Невероятное паломничество Гарольда Фрая. Рейчел Джойс

пешком здешняя жизнь представала ему совершенно иной стороной. Просветы в насыпях круглились, то взбегая вверх, то опадая, там и сям прерываемые шахматной доской полей, разграфленной живым частоколом или чередой деревьев. Иногда Гарольд останавливался полюбоваться. У него спирало в груди от богатства окружавших его оттенков зелени. Некоторые были густыми, бархатистыми, почти черными, другие, совсем светлые, отливали желтизной. Солнечный луч выхватывал мелькнувшее вдалеке окно автомобиля или, может быть, дома, и этот отблеск вздрагивал среди холмов, словно упавшая звезда. Как же так вышло, что Гарольд никогда прежде не замечал ничего подобного? Бледные цветочки, названия которых он не знал, заполонили вместе с фиалками и примулами подножия изгородей. Он не ведал, глядела ли Куини в те поездки в окно машины и видела ли она всю эту красоту.

      «В машине пахнет чем-то сладким, – принюхавшись, сказала однажды Морин. – Фиалковыми леденцами».

      После того Гарольд стал возвращаться домой вечером с открытыми окнами.

      Когда он доберется до Берика, он обязательно купит букет. Гарольд представил себе, как входит в двери хосписа, где Куини сидит в удобном кресле у залитого солнцем окна и ждет его появления. Медперсонал побросает все свои дела, чтобы проводить его взглядом, а пациенты будут ликовать, а может быть, даже захлопают в ладоши – и все из-за того, разумеется, что он проделал такой долгий путь; а Куини засмеется тихонько, как бывало прежде, и возьмет букет из его рук.

      Морин когда-то любила вставлять цветущую веточку или осенний листок в петлицу на одежде. Такое случалось, наверное, сразу после их женитьбы. А бывало, если платье без пуговиц, она просто засовывала цветок за ухо, и лепестки сыпались ей на волосы. Забавно смотрелось… Гарольд давно и думать об этом забыл.

      Притормозила и резко остановилась совсем рядом машина, оттеснив Гарольда в самую гущу крапивных зарослей. Опустилось стекло, и изнутри хлынула оглушительная музыка. Лиц Гарольд не разглядел.

      – Пошел проведать подружку, дедуля?

      Гарольд выставил вверх оба больших пальца, ожидая, пока они проедут. Ноги он успел обстрекать, и кожа на них зудела.

      Он не спеша шел все дальше и дальше. Смирившись со своей тихоходностью, Гарольд целиком отдался радости движения. Горизонт вдалеке был похож на полоску, проведенную кистью, синевато-прозрачную, словно вода, без вкраплений домов и деревьев. Иногда он расплывался, как будто земля и небо просочились друг в друга и стали двумя половинками единого целого. Гарольд миновал два грузовика, застрявшие нос к носу, и их водителей, поглощенных спором о том, кому из них давать задний ход, чтобы пропустить другого. Его желудок взывал о пище. Гарольд вспомнил о недоеденном завтраке, и у него подвело живот.

      На развязке «Калифорния-Кросс» он ради раннего ланча зашел в паб и выбрал в корзине готовых закусок два кругляша сандвичей с сыром. Трое мужчин, с головы до ног покрытых штукатурной пылью и потому