Соблазн. Проза. Игорь Агафонов

с тем восторженный холодок лёгкого прикосновения – не то испуга, не то смутной озадаченности (подметил я за собой мимолётом). И вроде не пил вчера…

      За стенами, как оглашенный, ветер карябается обо что попадя и непонятно чем, будто тело материальное имеет. Кошка лоскутная моя под боком спит и вздрагивает каждый раз, как с крыши съезжает пласт свежевыпавшего снега. И вдруг этот звук струны! В синих сумерках комнаты. Победный? Звук я имею в виду. Возвещающий?.. Прдвещающий? Предупреждающий? О чём это меня следует предупредить-оповестить? И мысли стали, как облачко, сгущаться и материализоваться – к чему бы? Как звезда упала – к чему, к какому грядущему? И одновременно другое сравнение назойливо напрашивается – из головы моей словно пузырь серебряный прочкнулся, безболезненно просочился через кость черепную и лопнул со звоном (или это меня уже в сочинительство потянуло?) – что же это такое? И ещё – параллельно, сперва добавочной мелодией, а затем основной – мысли про мой опус о Сяве – да, понял я вдруг (или: наконец?) Да, осознал: опус готов и не требуют больше моего вмешательства – добавлений, сокращений, уточнений – всяческой правки, короче. Точно отпал он от меня, как и все мучившие до этого сомнения, вместе с сомнениями отпал, опус мой. И наплевать мне теперь, если кому-то покажется, что можно было ещё что-то там сделать, подшлифовать… Что любопытно: буквально за день до этого я подумал, что надобно вернуть в ткань текста выброшенный допреж кусок, показавшийся мне лишним… характерный признак, между прочим, – когда начинают возвращаться уже приходившие ранее в голову мысли, и ты начинаешь путаться – употребил ты их или нет?.. То есть признак, говорящий, что пора ставить точку, иначе повторы замучают. Вернул его, этот кусок, после чего – удовлетворение разлилось в душе моей. Удовлетворение? Именно. Не знаю только – удовлетворения от воздаяния Сяве (месть) или же, как обычное удовлетворение от проделанной на совесть работы, её успешного завершения, со знаком качества?..

      Половина седьмого утра».

      ***

      Второй вариант рукописи Тимофей переслал по электронке Сяве Елизарычу 30 октября – в день святого Лазаря, отныне престольный праздник в селе Шальном…

      Кстати, на службе Тимофей увидел вот что. Кто-то в алтаре, точно чертёнок, сунулся к священнику с вопросом, перебив на секунду-другую его проповедь. Тимофей с недоумением подумал: померещилось, и отнёс увиденное на счёт своего нездоровья. Однако затем сценка повторилась. И Тимофей узнал Сяву Елизарыча и удивился…

      «Но разве можно прихожанам в алтарь заходить?.. Или он непростой прихожанин? Надо бы уточнить». Он поспешно перевёл взгляд на головной платок стоящей справа женщины, затем – на юношу, у которого через сукно чёрного пальто топорщились острые лопатки, будто крылышки ангелочка… вспомнил его фамилию из виденного у Сявы кинофильма… фамилия Секрет, кажется… «Да, Секрет…»

      После службы было чаепитие, но какое-то поспешное… потому, верно, что предстояло ещё освящение гостевого