Казус белли из-за двух ключей. Сборник исторических рассказов. Александр Ралот

салонах начались пересуды на тему:

      – Дни его сочтены и кому же достанется несметное богатство вельможи?

      – У бедняги наследников, по прямой линии, не просматривается!

      ***

      Уваров, женатый на одной из сестёр Разумовских, мать которой доводилась родной тёткой Шереметеву, посчитал себя претендентом на огромное состояние и приказал незамедлительно опечатать Петербургский дом Шереметева.

      Рассуждал примерно так:

      – Мало ли что! Пока будут хоронить покойного графа, да поминки устраивать, так и из имения вынесут всё самое ценное. С этой челяди – станется!

      Однако граф Шереметьев внезапно взял да и… поправился.

      Этим тут же воспользоваться Александр Сергеевич, сочинивший и опубликовавший оду «На выздоровление Лукулла».

      ***

      А между тем наследник твой, Как ворон к мертвечине падкий, Бледнел и трясся над тобой, Знобим стяжанья лихорадкой. Уже скупой его сургуч Пятнал замки твоей конторы; И мнил загресть он злата горы В пыли бумажных куч.8

      ***

      В обществе новое сочинение Пушкина произвела эффект разорвавшейся бомбы.

      И без того натянутые отношения между поэтом и министром перешли в разряд открытого противостояния.

      Министерство народного просвещения.

      – Вызовите ко мне этого… Пушкина! Желаю объясниться с ним лично!

      – приказал Уваров стоящему по стойке смирно секретарю.

      – Осмелюсь поинтересоваться, – может быть всё же послать бумагу, с приглашением, посетить наше ведомство. Человек ведь известнейший, как бы чего дурного не подумал, – чиновник много лет служил в министерстве и боялся, что в случае чего, крайним могут сделать именно его.

      – Делай, как велено! – или забыл, что за всё что здесь происходит, перед императором отвечаю лично… я!

      ***

      О чём беседовали два этих антипода, нам доподлинно не известно. Но после их встречи, поэт обратился к всесильному шефу жандармов с письмом:

      «Моя ода была послана в Москву без всякого объяснения. <…> Всякого рода намёки тщательно удалены оттуда. <…> В образе низкого пройдохи, скупца, ворующего казённые дрова, подающего жене фальшивые счета, подхалима, ставшего нянькой в домах знатных вельмож, и т. д. – публика, говорят, узнала вельможу, человека богатого, человека, удостоенного важной должности. <…> Мне не важно, права публика или не права. Что для меня очень важно, это – доказать, что никогда и ничем я не намекал решительно никому на то, что моя ода направлена против кого бы то ни было».

      Министр просвещения также обратился к Бенкендорфу, прося у того защиты от зарвавшегося поэта, «нанёсшего ему оскорбление не столько частному лицу, сколько сановнику, занимающему крупный пост в государстве».

      Пришлось Александру Сергеевичу отправиться на ковёр и к начальнику Третьего отделения.

      ***

      «Александр Сергеевич! Я обязан сообщить вам неприятное и щекотливое дело по поводу вот этих ваших