История моей жизни, или Полено для преисподней. Е. Б. Глушаков

Вадим Сикорский сообщил мне, что рукопись моей поэмы «Колокола» произвела на него хорошее впечатление, и что он рекомендовал меня в литературную студию, которая будет открыта при Московской писательской организации и Московском городском комитете комсомола.

      И был я зачислен в семинар, который вели Винокуров и Сикорский. И раз в неделю под их руководством собирались молодые московские поэты, обсуждали друг друга, а затем уже на свежем воздухе вольно общались. Многие из тех по-настоящему талантливых ребят в дальнейшем так или иначе проявили себя в писательском деле. Но никто не засиял. Старшие товарищи позаботились…

Первый проблеск

      В начале лета 1972 года мне вдруг забрезжила удача. Когда я пришёл со своими стихами в журнал «Юность», располагавшийся в одноэтажной пристройке к «Дому писателей», встретил меня заведующий поэтическим отделом журнала высокий и загорелый красавец – поэт Сергей Дорофенко.

      Представившись, я протянул ему стопу своих отпечатанных на машинке стихотворений. Дорофенко, отнюдь не расположенный читать всё, предложил мне самому отобрать три лучших. Дескать, для знакомства достаточно. Ну, а я ответил, что он может ограничиться стихотворениями, лежащими сверху.

      Едва пробежав глазами первое, заведующий подозвал двух своих помощников, находившихся в кабинете, и стал им одно за другим передавать мои стихотворения сразу по собственном прочтении. Таким образом, он просмотрел всю стопку и, похвалив, сказал, что мне, конечно же, есть над чем поработать, но в принципе повод для публикации имеется. И, пометив некоторые стихотворения одобрительными галочками, предложил зайти уже осенью после отпускного сезона: мол, будем готовить подборку.

      Когда в сентябре я снова появился в журнале, то узнал, что Сергей Дорофенко погиб. Обстоятельства его смерти выглядели ничтожно и глупо. Будучи в ресторане ЦДЛ, поэт подавился шашлыком. Случись среди ресторанной публики кто-нибудь смыслящий в медицине, его могли бы спасти…

      Все сотрудники редакции выглядели опечаленными. Было заметно, что этого человека здесь любили. Когда же я сообщил Натану Злотникову, что Дорофенко отобрал некоторые из моих стихов и собирался напечатать, новый заведующий отделом с большой твёрдостью заверил меня, что всякое стихотворение, отмеченное одобрением Сергея Петровича, будет издано.

Игрок?

      Игровой азарт всегда был мне не чужд. Но всякий раз он или уравновешивался чем-то разумным, или чем-то насущным отменялся. Оказавшись в Обнинске, я ещё немалое время посещал волейбольные тренировки, проводившиеся на Физтехе в новом спортзале. Преподаватели, аспиранты, студенты старших курсов: 5-б команд. И каждой перепадало за вечер сыграть не более двух-трёх партий. И всё-таки я мотался в Долгопрудный аж с противоположного конца Подмосковья: четыре часа – туда, четыре – обратно.

      И привлёк тогда моё внимание один из постоянных посетителей этих волейбольных вечеров. Лет под шестьдесят, маленький, лысый и уже не очень умелый игрок выглядел он