Вы просто не знаете куда смотреть. Павел Сергеевич Иевлев

и сейчас не супермен, если честно.

      – Я ни с кем не говорил чёрт знает сколько времени. А сейчас я иногда даже могу вообразить себе, что нормальный.

      – Что есть норма? – ответил я философически. Стакан в моей руке скоро сотрётся в рюмку.

      – Нет, ты не понимаешь, – покачал головой Калдырь. – Налей мне ещё.

      – Тебе не хватит? Выглядишь трезвым, как баптистский проповедник.

      – Сегодня можно! Представляешь, Роберт, я, кажется, влюблён! Я встречаюсь с женщиной!

      – Да, за это стоит выпить, – сказал я, наливая.

      Дело к закрытию, бар почти пуст. Лежит головой на столе муж Мадам Пирожок. Трёт пол шваброй Швабра. Задумчиво читает книгу, мусоля единственный за вечер бокал с пивом, Заебисьман. Пялится в беззвучный телевизор этот… Ну… Как его… Чёрт, вечно забываю о нём.

      Именовать людей так, как их назвали родители, бессмысленно. Родителей можно понять. Получив в роддоме свёрток неизвестно чего, они должны немедленно как-то обозначить его перед обществом и миром, хотя это существо ещё ровно никак себя не проявило. Нельзя же всех младенцев называть «сруль крикливый»? Это вызвало бы путаницу в метриках. Но я счастливо избежал печальной участи вбросить в мир ещё один источник разочарования, поэтому не обязан придерживаться хомонимических условностей. Назови человека по имени раз, два, три – и вот он уже становится частью твоего мира, раскинув повсюду тонкие ниточки взаимосвязей.

      К счастью, бармену не нужно запоминать имена клиентов, только напитки, которые они пьют. Так что будь в баре паспортный стол, я бы выдал ему документ на имя «Калдырь Водка».

      Калдырь Водка считает меня другом. Но я никому не друг.

      – Послушай, Роберт… – начал Калдырь, но тут дверь бара распахнулась. Резко. Резче чем тут принято. Раньше никто не заходил ко мне в бар, открывая дверь с ноги, но всё когда-то бывает в первый раз, верно?

      Новое лицо. Для меня это не бог весть какое событие – хотя городок небольшой, тут полно людей, с которыми я не знаком. Если человек не ходит в бар, я избавлен от необходимости знать о его существовании. Но то, с каким удивлением посмотрели на него Заебисьман и Швабра, намекает, что лицо действительно новое.

      Чумазая рожа. Татуировки. Виски выбриты, в ушах кольца, в носу пирсинг. Красавчик. На лбу набито DIE YOUNG, но он почему-то жив. Непорядок.

      Этот эталонный образец дурного cockney-punk-а протопал клёпаными ботами к стойке, оперся на неё рукавами драной кожаной куртки и сказал:

      – Пивцо, чел. И кэш, чел.

      Калдырь встал с табурета и брезгливо пересел подальше, от панка пахнет немытым телом и носками.

      – Я тебе пива, ты мне денег, – напомнил я новому клиенту, как устроен корыстный мир алкогольной коммерции.

      – Слы, чел, трабло не аскуй. Пивцо и кэш. И я скипну, чел. Рили.

      – А если нет?

      – То останусь, чел. Оно те надо? Рили?

      – Так иди. Без пива, – я указал на табличку «Мы можем отказать вам в обслуживании без объяснения причин. Администрация».

      Единственное