Ожившая надежда. Федор Конев

и подолгу беседовали о том, о сем, но все про жизнь.

      – Я молодым со своими двумя классами верил, что построим коммунизм, – сказал как-то Касьяныч. – А вы же начитались книг, научились думать. Вы ж все понимаете! Как можно строить то, во что не веришь?

      Мать в свое время собрала очень хорошую библиотеку, и отрочество Анны прошло среди книг, среди любимых писателей. Ее душа была насыщена русской классикой. А тут еще «страшилки» милой бабы Дуни. Малограмотная женщина искренне верила, что есть настоящие колдуны, творят они такие ужасти, от чего леденеет сердце. Вот живой пример. Некая женщина ругалась со своим соседом из-за ели, которая выросла на границе подворий, достигла неимоверных размеров и затеняла ее грядки. Солнцу не пробиться сквозь еловые лапы! Куда это годится? А сосед был колдуном. Надоела ему многолетняя брань соседки, вот он и говорит: «Не увидишь больше. Согласна?» Она-то решила, что срубит. Нет бы, немножко подумать. Как это не увидит? Так ведь бабий ум короток. «Согласна», – говорит. Вот и ослепла.

      По рассказам бабы Дуни выходило, что слово обладает такой силой, которую доподлинно представить невозможно. Даже проклятие простого человека, – не ведуна, не ведьмы, – может сбыться, если брошено в роковое время и в полном гневе. Старая женщина советовала племяннице нет-нет, да и перекрестить рот, чтобы ненароком дурное слово не выскочило и не навредило близким. Анна под влиянием бабы Дуни и классиков невольно прониклась убеждением, что слово – не только сочетание звуков, несущих информацию, а нечто большее, обладающее неведомой энергией, существующее по своим законам независимо от человека.

      В этом Анна убедилась сама. К слову «жалость» относилась, как ко всем остальным, особого значения за ним не видя. А когда Арсений свозил ее в деревню к своей маме, это слово наполнилось живой сутью. Маме Арсения под шестьдесят было. Всю жизнь проработала дояркой. Невозможно тяжелая жизнь. А она как живинка. Глаза голубые-голубые. И такие добрые! В них была какая-то изначальная природная доброта, которую даже война не убила.

      Агафья Даниловна, так ее звали, была до всех участлива. Ее все в деревне любили. Заболеет кто, посылает гонца, чтоб пришла. Посидит она рядом, а больной легче. Арсений говорил, что у его мамы вера была такая. Всех надо жалеть. Помогать как можешь. А если этой жалости не будет, а каждый только о себе радеть станет, то и рассыплется народ. Нельзя нашему народу без жалости к ближнему. Эти слова Анна запомнила на всю жизнь.

      Свою написанную от руки статью Арсений принес Анне первой. Передал и ушел, только бросив:

      – Почитай.

      Она не раз, а десять раз перечитала написанное Арсением, веря каждому слову, а когда они снова встретились, то подошла и, глядя на него суровыми детскими глазами, сказала:

      – Я тебя уважаю.

      Потом очень даже деловито, взяв в руки листки со статьей, предложила:

      – Надо отнести в «Новый мир». Твардовский напечатает.

      Пришел он на этот раз с какой-то сумкой. В ней оказалась пишущая машинка.

      – Никто это не напечатает, кроме тебя, – сказал