Ожившая надежда. Федор Конев

удивительными. Серые с голубизной глаза Анны Ванеевой можно было назвать небесными, потому что определение это хоть немножко и вычурное, но точнее всего выражало суть. В минуты радостного настроения эти глаза сияли и лучились, отливая чистейшей незамутненной голубизной, но стоило испортиться настроению, и они становились пасмурными, так небо затягивает серая пелена, а то прямо-таки темнели и становились непроницаемы. В них, как думал Корнеев, непроизвольно отражалась живая, переменчивая и непритворная душа Анны на пороге взросления.

      – Ничего, – ответил тогда Корнеев. – Парня жалко.

      – Не жалей. Он скучный.

      – В любви объяснился? – догадался Арсений.

      – Почему вы все такие? Неужели нельзя с девушкой просто дружить? Ненавижу!

      Она не притворялась, не кокетничала, ее в то время собственный ум занимал больше, чем тело, которое еще не проснулось. Она старательно хотела понять, кто она такая, в каком мире оказалась, кто ее окружает.

      – К вам же подойти нельзя, – искренне возмущалась Анна. – Я даже улыбнуться боюсь. Тут же не так поймут.

      – Мне улыбайся без опасений.

      – Уж прямо! – с подозрением посмотрела она.

      – Честное пионерское!

      Она отвела взгляд и проворчала:

      – Будто, кроме любви, и нет ничего в жизни. Все какие-то чокнутые. Особенно девчонки.

      – Шибко ты умная, Анна.

      – Ой, очень!

      Она засмеялась, отмахнулась от него и стала слушать Колыханова, который в другом конце длинного стола рассуждал о значении подтекста в искусстве и рассказывал, как бы он экранизировал рассказ Хемингуэя «Белые слоны». Режиссерский замысел Платона показался Анне чистейшим бредом, и она вернула внимание на Арсения.

      – Твой друг? – спросила Анна.

      – Приятель.

      – У тебя нет друзей?

      – Есть, конечно.

      – Назови своего друга, и я скажу, кто ты.

      – Пожалуйста, назову – Касьяныч. И кто же я?

      О лагерном прошлом Касьяныча Анна уже слышала, но больше ничего не знала об этом человеке.

      – Ну, что молчишь? – спросил Арсений.

      – Я не молчу, а думаю, – сказала Анна и отвела потемневшие глаза.

      Свободного времени у Арсения Корнеева было мало, поэтому появлялся он в доме Касьяныча редко и не засиживался. Он считал себя опытней и старше остальной молодежи, иные разговоры казались наивными и досаждали его, но почему-то не бывало ему скучно с юной тогда Анной. То, что не могла осилить еще неопытным умом, она безошибочно улавливала тонким наитием и собеседницей была исключительно приятной. А как-то спросила:

      – Чего не заходишь?

      Анна жила в центре города.

      – А ты приглашала?

      – Мимо же ездишь.

      – Незваный гость…

      – Да ладно тебе, хан Батый! Зашел бы да и все.

      – В субботу устроит? Вечером.

      – Устроит, устроит. Комод поможешь сдвинуть.

      – А-а, вон что! Тебе рабочая сила нужна.

      – А