Мистические гимны Орфея. Томас Тейлор

города во Фракии, близ реки Гебрус; но Дионисий в «Суидах» отрицает его существование. Четвертый Орфей был родом из Кротонии; он жил во времена Писистрата, примерно в пятидесятую Олимпиаду, и, без сомнения, является одним и тем же с Онамакритом, который изменил диалект этих гимнов. Он написал «Десятисловие» (δεκαετηρια) и, по мнению Гиральда, «Аргонавтику», дошедшую до нас под именем Орфея, с другими сочинениями, называемыми орфическими, но которые, согласно Цицерону36, некоторые приписывают пифагорейцу Кекропсу. Но последним Орфеем был Камариней, превосходнейший стихотворец, и тот же самый, согласно Гиральду, чье сошествие в Аид так широко известно.

      Я лишь добавлю к этой исторической детали, касающейся Орфея, то, что превосходно отмечает Гермий в своих «Схолиях к Федру» Платона.

      «Вы можете видеть, – говорит он, – как Орфей, по-видимому, применял себя ко всем этим [то есть к четырем видам мании37], как нуждающимся и примыкающим друг к другу. Ведь мы узнаем, что он был самым телесным и самым пророческим, и его возбуждал Аполлон; кроме того, он был самым поэтичным, и поэтому о нем говорят, что он был сыном Каллиопы. Кроме того, он был самым любвеобильным, как он сам признается Мусею, оказывая ему божественные благодеяния и делая его совершенным. Отсюда следует, что он был одержим всеми маниями, и это – необходимое следствие. Ведь боги, управляющие этими маниями, а именно Музы, Вакх, Аполлон и Любовь, в изобилии объединяются, сговариваются и вступают в союз друг с другом».

      В отношении нижеследующего перевода необходимо заметить, что я выбрал рифму не потому, что она наиболее соответствует общему вкусу, а потому, что считаю ее необходимой для поэзии английского языка, которая требует чего-то взамен энергичного каданса греческих и латинских гекзаметров. Если бы это можно было получить каким-либо другим способом, я бы немедленно отказался от своего пристрастия к рифме, которая, безусловно, при хорошем исполнении гораздо сложнее, чем чистый стих, что в значительной степени подтверждают эти орфические гимны.

      Действительно, там, где языки различаются так сильно, как древний и современный, самый совершенный метод, возможно, для передачи поэзии первого языка в поэзию второго – это верный и оживленный парафраз; верный, в отношении сохранения смысла автора; и оживленный, в отношении сохранения огня оригинала, вызывая его, когда он скрыт, и расширяя его, когда он сгущается. Тот, кто стремится к этому, будет стараться везде рассеять свет и углубить глубину своего автора; прояснить то, что неясно, и усилить то, что в современном языке было бы невразумительно кратким.

      Так, большинство сложных эпитетов, из которых в основном состоят следующие гимны, хотя и чрезвычайно красивы на греческом языке, но при буквальном переводе на наш теряют свою уместность и силу. На родном языке, как на плодородной почве, они распространяют свою сладость с полным изяществом; и тот, кто хочет сохранить их богословские