Добро не оставляйте на потом. Адриана Трижиани

[52], то был моряком и сражался с пиратами, то ходил в контору в коричневом костюме, черных ботинках и шляпе. Больше всего ему нравилось фантазировать, как он получает должность на государственной службе и ему выдают форму и мотороллер. Он ставит его у своего дома с верхней террасой и терракотовыми цветочными горшками на лестнице. Когда он уставал, то мечтал о самой обычной жизни, в которой люди были к нему добры. Для более сказочных вариантов приходилось напрягать воображение.

      Уехать из Виареджо – это не так уж и плохо, рассуждал он. Возможность начать новую жизнь нужна даже не столько ему, сколько матери. Ему всегда было обидно, когда прихожане словно не замечали ее, хотя именно она чистила скамьи, натирала полы и отмывала витражи. Задумывались ли они о том, кто скатывает восковые свечи и меняет подносы для пожертвований, чтобы их молитвы о самом сокровенном были услышаны до того, как догорит фитиль? Вера Вьетро терпела унижения, ведь тех грошей, которые она получала, хватало лишь на их жалкое жилище. Пренебрежительное отношение окружающих, казалось, ничуть не беспокоило ее саму, зато сильно беспокоило ее сына. Вера Вьетро так отчаянно старалась удержать их обоих на плаву, что не замечала, как с ней обращались, а если и замечала, то мирилась с этим ради сына.

      Сильвио видел, как мать преисполнялась напрасной надеждой всякий раз, когда какой-нибудь ребенок, помимо стойкой и преданной Доменики Кабрелли, начинал относиться к нему по-дружески. Стоило любому мальчишке позвать Сильвио поиграть на улице, она решала, что сын наконец-то будет принят другими детьми. А уж она-то постарается укрепить зарождающуюся дружбу добрыми поступками. В знак благодарности вручит новому другу пирог или кастрюлю супа для его семьи, надеясь, что щедрость сделает дружбу прочнее. В такие моменты, когда казалось, что для ее мальчика все изменилось, синьора Вьетро верила, что худшее позади. Но, безусловно, она ошибалась. Узнав об обстоятельствах рождения Сильвио, родители тут же запрещали детям с ним общаться. Они считали, что мальчишке по фамилии Биртолини не место в приличных семьях.

      Сильвио рос, и его уже не просто сторонились, а презирали. Презрение неминуемо вело к насмешкам и жестокости. Представление о нем невозможно было изменить, особенно крепко оно засело в головах тех, кто не переставал причинять ему боль. На свете существовал лишь один человек, способный переменить участь Сильвио, но он не собирался этого делать. Нежеланный для своего отца, мальчик стал нежеланным для целого мира. Но, несмотря ни на что, Сильвио не оставлял попыток в этот мир вписаться.

      Каждый день своей жизни Сильвио Биртолини начинал заново. Утром, выходя из дома, он надеялся, что вот сегодня грех будет искуплен или, по крайней мере, забыт. Он изо всех сил старался соответствовать, быть хорошим товарищем, но так и не мог добиться расположения, даже если сам его проявлял. На его доброту никто не отвечал. Никто и не думал включать его в ряды друзей, хотя Сильвио ночи напролет придумывал, как с кем-нибудь подружиться и почувствовать дух товарищества в самом обыденном общении, что так естественно получалось