Валёр. Иван Июль

она нас уже давно. Давай с тобой посмотрим, что нам оставил за бумагу участковый, – с огромным трудом поднявшись, обратился к Берли Макарий.

      Лист, принесённый Берли, лежал рядом на подвяленной траве, скомканный, с расплывчатыми буквами от влаги.

      – Да! Ожидать другого и не приходится. Филя, этот, приревновал к своей Грине-Агриппине. Было бы до кого ревновать, да и кому. Так ведь, Берли?

      Но пёс настороженно всматривался в этот плотный завес тумана, как будто спрашивая: а, что же там, находится, за ним?

      – Да вижу я, какое плотное одеяло нас укутало, что и дорогу не узнать. Но дорогу к Агафье Никаноровне надо найти нам с тобою, мой друг.

      Туман окутал деревья, дорогу и даже небо стало не небом, а блеклой давящей массой. Наступил мрачный вечер, который слал им неожидаемую и не желаемую промозглую ночь.

      Пала на землю затаённая тусклая мгла, которая не открыла: ни звёзды, ни дорогу, ни смысл происходящего.

      Под ногами шуршала неизвестная трава: высокая и колючая, ранее неощутимая Макарием. Дорога была еле видна в этих зарослях неизвестности. В эти времена летняя ночь всегда прозрачная и не спрятанная глубокой темнотой, на этот раз была липкой и, будто, шершавой для мыслей и нетвёрдых шагов.

      Шли они долго, почти, что на ощупь. Рядом, за густой и высокой травой, шуршали неизвестные зверьки и птицы, и что-то таинственное ухало в глубине леса.

      Потянуло, откуда-то, ещё большей сыростью и впереди завиднеелись силуэты каких-то невысоких строений. Подошли ближе и увидели всего три старых бревенчатых дома с насупленными камышовыми крышами. Они стояли в ряд на берегу неизвестного озера, скрытого нависшим обрюзгшим туманом.

      «Три домика и всё? И нет больше никого вокруг? Куда же это мы с Берли забрели? В какую-то, безвыходную глухомань?».

      Что-то сверкнуло в туманном небе огнём и, зашипев, булькнуло тревожно водой. Дикие утки, вспугнутые этим, прошумели над поникшими ольхами и растворились в серости.

      Всполохи в поднебесье, следом за этим, начали пронзать серую ночь непонятными блесками, освещая этим дивом висящую безбрежность сизого тумана.

      Камыш у берега шумел густым тростником и прятал в себе голосящую выпь.

      Давящая тревога и безысходность вонзались в сознание Макария, необычностью и непредсказуемостью. Очень и очень так захотелось в Затворку, что нет терпения и сил. Видимо, только там он чувствовал себя настоящим человеком мира и чистого спокоя.

      Макарий подошёл к первому домику и заглянул в дворик. Калитка сломанная, ворот нет совсем. Вместо штакетника старый плетень из густой, полуразрушенной лозы. Весь дворик, заросший высоким бурьяном, иван-чаем, да широкими лопухами. Но тропинку эту, сквозь заросль, кто-то, всё-таки, протоптал: не широкую, но пройденную и, видимо, несколько раз.

      Макарий поднялся на хлипкое крыльцо и постучал в дверь этого невзрачного домика.

      Ответом стала густая пустота и гулкий звук обратного, безразличного эха.

      Дверь оказалась не запертой, и Берли первым кинулся в этот дом под камышовой