Валёр. Иван Июль

выходная дверь, закрыла собою всё это непонятное и не совсем осознанное происходящее. Было ли это явью, или что-то чужое, вновь, вторглось из ниоткуда? Это, что, и есть настоящая земная жизнь?

      Кружилась комната в глазах Макария, таял свет из окон, и падало нечто вглубь тревожной измаянной души, разрывая её на куски бывшего и ненастоящего… «я».

      «Что же это было? И с ним ли происходит всё это странное и такое неясное?».

      Он подошёл к Берли, лежащему на кровати и пощупал грудь: да, сердце билось, вопреки всем желаниям «этих».

      На столе, среди огрызков яблок и разных закусок, стояла почти полная бутылка водки.

      «Вот, чем необходимо обеззаразить рану Берли, да и свою тоже».

      Он взял стоящую в углу пустую корзину, смахнул туда объедки и вытащил во двор. Потом, тихо двигаясь, Макарий пошёл на поиски трав. Там, где аллея, уже вызревает черёмуха. Он с трудом добрался до неё, сорвал ветку этих чёрных ягод. Добавил, рядом растущей красной рябины, цветки зверобоя и подорожник, чтобы всё это залить для настоя водкой.

      Рядом, какая-то птица неожиданно встрепенулась крыльями и захохотала в своей восторженной вольности.

      Этот неожиданный хохот больно резанул по чувствам Макария, и он упал на колючую лесную траву.

      Сердце у него ещё не болело никогда. Но в этот раз, схватило что-то за грудиной, сжало клещами, что хоть грызи вокруг всё без остатка.

      Сквозь боль он почувствовал, как что-то живое, размером с небольшой мяч, вошло под рёбра, к самой селезёнке. И по телу, к сердцу, ране, словно молния по небосводу, пошла неведомая возвышающая энергия. Боль исчезла мгновенно, и появилось чувство невесомости, эйфории и, какого-то, высоко-полётного неосознанного мира. Кто к нему это так явился? Откуда это вошло спасением и неожиданной, такой силой? И… так быстро исчезнет, в никуда? Или, куда, за какие такие грани неясного мира?

      Ворон, восседавший на старой сосне, с удивлением рассматривал Макария. Кивал ему седой головой, что казалось, он хочет спросить о чём-то важном и необходимом. И, наверное, спросил бы, обладая человеческим голосом.

      Макарий, невесело улыбнулся ему, поднялся с травы и, едва шевеля губами, сказал:

      – Привет, мой друг, привет! Я очень спешу, и поговорить нам сейчас некогда…, уж, как-нибудь, в другой раз! Мы ведь с тобой оба вольные птицы? Куда хотим, туда летим? – с некоторым облегчением, но через силу, обратился к нему Макарий.

      «Ворон, есть ворон, а меня-то, понял всего! Я это очень и очень почувствовал. Люди не могут так, как может природа живого леса».

      Он шёл, тяжело ступая ногами по земной траве, как по собственной жизни, которая, треплет беспричинно и будто хочет научить его понимания себя.

      Неожиданно, откуда-то, донеслось громкое залихватское пение и рваная игра бесшабашной гармони. Послышался скрипящий звук автомобиля и на поляну выкатился «ГАЗ-51», открытый кузов которого был заполнен разношерстной кричащей публикой.

      Машина остановилась, и вся эта публика хлынула через борт хлипкой машины.

      Макарий,