Валёр. Иван Июль

сама поднесла к губам гранёный стакан и выплеснула этот обжигающий огонь в усталое «я»….

      А невеста, разбросав своей мощной грудью державших её гостей, рванулась к Макарию.

      – Я его – хочу! Он, теперь – мой!..

      – Беги парень быстрее отсюда! Она и не такое вытворяла с парнями. Это – ух, баба!

      – Некуда мне теперь бежать, я уже прибежал, совсем… – сквозь силу ответил Макарий.

      А бубен долбил по лесной округе, соперничая с гармонью и дикими криками гуляющих, этих свадебных людей, до бесподобия.

      Макарий ощутил, как жаркие ладони пробежали под рубашку и зачастили поиском по груди. Что они там искали, он почувствовать не смог. Он лишь, почему-то подумал: «А дятлы-то, видимо, уж, разлетелись от этого шума и возвратятся ли теперь?».

      – Гриня-Агриппина! Я же всё вижу! Прекрати это представление!

      – Филя! Да он же какой миленький и беззащитный. Я же к нему не насовсем, а так, всего-то, на чуть-чуть.

      Упругие груди прижались к Макарию всем своим естеством, как будто бы требуя немедленной отдачи.

      – Ой! А это, что у тебя? – воскликнула чужая невеста, увидев под энцефалитной курткой рубашку в крови и под ней запекшую рану.

      – Кто же тебя, вот так, мою кровиночку… новую, так что я сейчас заплачу…, – всхлипнула Гриня-Агриппина и, осознав происходящее, сильней визгнула и закричала:

      – Да он же… убитый! Ой! Он же – пулей, да… навылет! Он же весь теперь будет в крови!..

      Но на неё уже никто не обращал внимания. Праздник свадьбы был в полном разгаре: до высоты и неба, и даже выше безоблачных проёмов необузданностей, и безутешных грехов!

      Плясали все! Ходуном ходила земля! Плясали сосны и ели, и весь вдруг развеселившийся лес. И мыслей почти не оставалось в Макария от этого безумного шабаша. Как будто глубокая прострация безысходно накинула на него свой аркан и потащила в тяжёлый не осознанный мир….

      – Ой, и что же мне делать с тобой, хороший мой, и раненый насквозь? Может в себя, и навсегда, и без остатка? – шептали горячие губы Грини-Агриппины.

      – И как же тебя-то звать, мой миленький, спросить хочу, – затрепетала, вдруг, стихшим голосом Гриня-Агриппина.

      – Макарий! Там, в домике, ещё один раненный есть, – с трудом выдавил из себя Макарий.

      – Пойдёмте, я покажу, – и, заплетаясь ногами, он пошёл к домику, на территорию закрытую от посещений… не приглашённых людей.

      – Чудное имя, какое, Макарий! А я, мой хороший, из Зелёного села. Приходи: всегда я буду твоя, – шептали жаркие губы, идущей рядом Грини-Агриппины.

      «Что же это происходит со мной? Что это? Неужели всё это наяву, а не в каком-нибудь забренном и запредельном сне?».

      Сколько продолжалась эта свадебная оргия Макарий вспомнить не мог. Очнулся он в тихом «ресторанчике», где рядом на кровати лежал раненный Берли. Над ним суетилась, протрезвевшая Гриня-Агриппина, чужая невеста, поцеловавшая его.

      – Тебе и ему нужна наша Агафья. Она быстро вас на ноги поставит. Ты слышишь меня, хороший мой?..

      … И вновь, над головою затряслись