Сочинения. Платон

как смешение ощущения и мнения, то необходимо, чтобы и из всего этого как родственного речи кое-что также иногда было ложным.

      Теэтет. Как же иначе?

      Чужеземец. Замечаешь ли ты теперь, что ложное мнение и речь найдены нами раньше, чем мы предполагали, опасаясь, как бы, исследуя все это, не приняться за дело совершенно невыполнимое?

      Теэтет. Замечаю.

      Чужеземец. Не будем же падать духом и во всем остальном. Ввиду того что все это теперь стало нам ясным, вспомним о прежних делениях на виды.

      Теэтет. О каких?

      Чужеземец. Мы различали два вида изобразительного искусства: один творящий образы, другой – призраки.

      Теэтет. Да.

      Чужеземец. И мы сказали, что недоумеваем, к какому из них двух отнести софиста.

      Теэтет. Так это и было.

      Чужеземец. И пока мы так недоумевали, раз лился еще больший мрак, как только возникло рассуждение, ставящее все под сомнение, будто нет ни образов, ни отображений, ни призраков и потому никак, никогда и нигде не возникает ничего ложного.

      Теэтет. Ты говоришь верно.

      Чужеземец. Теперь, когда обнаружилось, что существует ложная речь и ложное мнение, освободилось место для подражаний существующему, а уж из этого возникает искусство обмана.

      Теэтет. Пожалуй.

      Чужеземец. И действительно, что софист принадлежит к одному из этих двух (искусств), мы уже признали раньше.

      Теэтет. Да.

      Чужеземец. Попробуем-ка, снова разделяя надвое находящийся перед нами род, каждый раз держаться в пути правой части, имея в виду то, что относится к софисту, пока мы, пройдя мимо всего общего [между ним и другими видами] и оставив ему его собственную природу, не выставим ее напоказ прежде всего нам самим, а потом и тем, кто от природы близок такому методу исследования.

      Теэтет. Правильно.

      Чужеземец. Не с того ли мы начали, что различили искусства творческое и приобретающее?

      Теэтет. Да.

      Чужеземец. И не явился ли нам софист в области охоты, состязания, торговли и некоторых других видов приобретающего искусства?

      Теэтет. Конечно, так.

      Чужеземец. Теперь же, когда его захватило подражательное искусство, ясно, что сперва надо расчленить творческое искусство надвое. Ведь подражание есть какое-то творчество; мы, однако, говорим об отображениях, а не о самих вещах. Не так ли?

      Теэтет. Несомненно, так.

      Чужеземец. Пусть, следовательно, будут прежде всего две части творческого искусства.

      Теэтет. Какие?

      Чужеземец. Одна – божественная, другая – человеческая.

      Теэтет. Я пока не понял.

      Чужеземец. Творческое искусство, говорили мы, если вспомнить сказанное вначале – есть всякая способность, которая является причиной возникновения того, чего раньше не было.

      Теэтет. Да, мы это помним.

      Чужеземец. Станем ли мы утверждать относительно всех живых существ и растений, которые произрастают на земле из семян и корней, а также относительно неодушевленных тел, пребывающих в земле в текучем и нетекучем виде, станем ли мы утверждать, говорю я, что все это, ранее не существовавшее,