Низкий вид литературы. Михаил Гарцев

был изъеден стол,

      но я все ждал, а вот философ Шленский

      с анальной стадии в другую перешел.

      Стоял и ждал. Да, может так не каждый.

      Под время бременем прогнулся циферблат.

      Стоял и ждал, а вот учитель Шадов

      закончил свой стотысячный трактат.

      Прилег и ждал. Поэта путь не долог.

      Ко мне зашел Харон, принес чернил.

      Цинично сплюнув, мой задернул полог,

      и без меня куда-то там поплыл.

      Жизнь – фарс, довольно мерзостный спектакль.

      Тщеславие и секс в ней правят бал.

      Вдруг стал кружиться надо мною птеродактиль,

      хоть я участия ни в чем не принимал.

      Еще бы, у него губа не дура,

      я молод и пока что не облез,

      но, осмотрев мою субтильную фигуру,

      он почему-то передумал и исчез.

      Я все стоял. Средь бурь, ветров и градин.

      Стоял и ждал, порой кропал стихи.

      Уже в пещере горной сам бен Ладен,

      раскаявшись, замаливал грехи.

      Над морем с криком пролетали чайки.

      Мой взгляд был бескорыстен, светл и чист.

      На нарах о любви к тюремной пайке

      вели беседу с террористом террорист.

      Я все стоял… Толпа тянулась старцев…

      На чью-то лысину лился льстецов елей…

      А я все ждал. Уж старикашка Гарцев

      отметил свой последний юбилей.

      И понял я – моя строка речиста.

      Она дитя разумного отца.

      Смотрите все, в чем счастье журналиста:

      вот так вот ждать —до самого конца.

      «Выхухоль ухала, хлопала…»

      Выхухоль ухала, хлопала.

      Падал засушливый лист.

      Пьяница шел Попандопуло.

      Выхухоль ухала, хлопала

      Там или здесь, или около.

      В плавнях, где шорох и свист

      Выхухоль ухала, хлопала.

      Падал засушливый лист.

Владимир Пимонов

      Пародия

      Выхухоль ухала, хлопала…

      Вова тянул портвейн.

      Денег-то сколько ухлопано,

      женушка ножкою топала,

      доченька булочки лопала…

      Плакал от зависти Рейн.

      Выхухоль ухала, хлопала…

      Двинем, ребята, в бассейн.

      Рождённый в гавайской рубашке

      Рождённый в гавайской рубашке в промозглой декабрьской мгле,

      там, где у Останкинской башни сидят облака на игле,

      царапая небо и нёбо ежовым клубком языка,

      я строил свои небоскрёбы из ветра, любви и песка.

      Я – радуга в «Чёрном квадрате», бездымный, бездомный пожар,

      я взял все места в хит-параде

      уродов – бескрылый Икар,

      отломанный зубчик расчёски, я общую портил канву.

      Я матрицей братьев Вачовски был вскормлен. Я знаю

      кун-фу.

      Влюбленный в двуногих до колик, я сам – и велик, и смешон:

      «мудрец, наркоман, алкоголик, бродяга, скромняга, пижон,

      мудак, обаяшка, придурок, красавчик, зануда…» Поэт? —

      Парящий над миром окурок, несущий магический