Красные листья Гомбори. Книга о Грузии. Михаил Синельников

      Хванчкара

      Я думал о свойствах вина хванчкара,

      Какая в нем светится радость,

      Как нравится девочкам эта игра,

      Святая атласная сладость!

      Позднее полюбишь, как юность свою,

      Пронзительность кинзмараули,

      Как будто бы в ту же густую струю

      Немного печали плеснули.

      Потом в горьковатом и рыжем вине

      Оценишь надежного друга…

      Но только зачем эти праздники мне,

      Когда начинается вьюга?

      Когда зацветает родная лоза,

      Вино прошлогоднего сбора

      В кувшинах бушует, идет как гроза,

      Как пенье грузинского хора.

      И голос его, обжигая до слез,

      Мерцает в полях ледовитых,

      Где сорокаградусный русский мороз —

      Как национальный напиток.

      1995

      «Растрачены годы в потемках твоих…»

      Растрачены годы в потемках твоих,

      Пропали в подвалах, в духане.

      В груди, колыхаясь, колотится стих,

      Подъемов твоих задыханье.

      Я видел: за пыльными стеклами шьют,

      Тачают, и чинят, и месят,

      И шел мне навстречу ремесленный люд

      И плыл заблудившийся месяц.

      Лазурь с пожелтелой, заблудшей луной

      И лиственный шум у порога.

      Родное окно горожанки одной,

      Излука небесного рога.

      Где вечные гаммы, терзавшие слух,

      И вскрики детей голосистых,

      И светлые лики юневших старух,

      Пленявших царя гимназисток?

      Всегда под хмельком и немного всерьез

      Ты мне говорил о высоком.

      Твоих живописцев тяжелый психоз

      Взирает всевидящим оком.

      Могу, улыбаясь, заплакать навзрыд,

      Кольцо отпуская дверное.

      В твоих переулках, порхая, парит

      Сестра моя – жизнь, паранойя.

      1996

      Два века

      Чтобы персидскую не забывали силу,

      Чтоб с русскими не спелись, —

                                                     на ноге

      Всем изнасилованным подрезали жилу.

      Так пожелалось евнуху Аге.

      Потом на Авлабаре[6] и в Харпухи

      Десятилетия и до преклонных лет

      Все ковыляли смуглые старухи…

      Той памяти сегодня нет.

      Еще одна исчезла из империй.

      Как долгожительницы те,

      Речь русская бредет по Дидубе и Вери,

      Очаровательная в хромоте.

      1990–1996

      Отчет

      А. Ц.

      За двадцать лет, что ты лежишь в могиле,

      Большие перемены, старый друг!

      Не выжил мир, в котором все мы жили,

      Рассыпался и разбежался круг.

      Твой город пал в дыму кровопролитья,

      Твоя семья живет в другой стране…

      Ну а мои поступки и событья

      Не описать, не перечислить мне.

      Возможно там, где траурные марши

      В ликующий мажор перетекли,

      Все

6

Авлабар, Харпухи, Дидубе, Вери — старые тбилисские кварталы.