Плоды земли. Кнут Гамсун

какую-нибудь ошибку, но, в конце концов, бросил. Он только чаще, чем Гейслер, советовался со своим спутником и оценщиком и считался с его словами, а оценщик, должно быть, переменился и усвоил себе другую точку зрения с тех пор, как сам сделался покупателем казенных земель.

      – А какая, по-твоему, должна быть цена? – спросил ленсман.

      – Пятьдесят далеров за глаза для всякого, кто захотел бы купить, – ответил оценщик.

      Ленсман изложил это в затейливых словах. Гейслер писал: «Владельцу придется платить ежегодный налог, и он не видит возможности уплатить в качестве покупной цены больше пятидесяти далеров с рассрочкой на десять лет. Казна вольна или согласиться на его предложение, или лишить его земли и плодов его труда».

      Гейердаль написал: «Покупщик почтительно ходатайствует пред высоким департаментом о разрешении сохранить за собой землю, которая не принадлежит ему, но в которую он вложил значительный труд, за цену 50 – пятьдесят – далеров, уплачиваемых в сроки по благоусмотрению департамента».

      – Я думаю, мне удастся оставить за тобой участок, – сказал ленсман Гейердаль Исааку.

      Глава VI

      Сегодня старого быка уводят со двора. Он превратился в сущее чудовище, да и содержать его стало чересчур дорого; Исаак решил свести его в село, сбыть кому-нибудь и привести вместо него подходящего молодого быка.

      Затеяла это Ингер, и Ингер-то, конечно, знала, что делала, выпроваживая Исаака из дому именно сегодня.

      – Если уж идти, так ступай сегодня, – сказала она. – Бык откормлен, весной на кормленую убойну хорошая цена, его можно отправить в город, а там платят страсть какие цены.

      – Да, да, – ответил Исаак.

      – Вот только не кинулся бы он на тебя, дорогой.

      На это Исаак ничего не ответил.

      – Впрочем, он целую неделю был на воле, огляделся и приобвык немножко.

      Исаак молчал. Но заткнул за пояс большой нож и вывел быка.

      Ну уж и бык, здоровенный и страшный, бока у него тряслись на ходу. Ноги короткие, когда он бежал, то ломал кустарники грудью, чисто паровоз. Шея толстая до уродства, в этой шее жила слоновая сила.

      – Только бы он на тебя не кинулся, – сказала Ингер. Исаак ответил, помолчав:

      – Ну, что ж, тогда я заколю его дорогой и снесу мясо.

      Ингер села на крыльце. Ее мучили боли, лицо было воспаленное, она держалась на ногах до ухода Исаака; но вот он скрылся в лесу с быком, и Ингер могла теперь стонать без опасений. Маленький Элесеус спрашивает:

      – Маме больно?

      – Да, больно.

      Он передразнивает мать, хватается за спину и стонет. Малютка Сиверт спит.

      Ингер ведет Элесеуса с собой в горницу, сажает на пол и дает игрушек, а сама ложится в постель. Пришел ее час. Она все время в полном сознании, следит за Элесеусом, бросает взгляд на стену, смотрит, который час. Она не кричит, почти не шевелится; во внутренностях ее происходит борьба, бремя внезапно выскальзывает из нее. Почти в ту же минут она слышит незнакомый крик в своей постели,