Наказать и дать умереть. Матс Ульссон

отель. Я храню квитанции; если бронировать по Интернету заранее, обходится совсем недорого.

      – А ты и Чурбан?

      – Что?

      – Где вы живете?

      – Спим в машине – так повелось. Чурбан – отличный блюзовый барабанщик, он никогда не наживался на этих турне, и ему плевать, что думают другие. Я ничего не беру за свою игру, Чурбану отстегиваю его процент, конечно.

      Чурбана, собственно, звали Рогер Блумгрен. Он был коренастый и маленького роста, за что и получил свое прозвище, и специализировался на блюзе и рокабилли.

      – И где сейчас Чурбан? – спросил я.

      – Не знаю, – пожал плечами Кристер. – Мы закончили дела с полицией и теперь едем домой в Хагфорс. Потом он, вероятно, возьмет билет на поезд до Стокгольма. Так всегда было.

      – Что же все-таки случилось в пятницу? – допытывался я. – Ты знаешь девушку, что была в постели с Санделлем?

      – Нет, я не видел ее. Я приехал забрать Санделля на концерт и понял, что играть он не может. Он уронил губную гармошку, а потом взял гитару задом наперед и вылил в себя полбутылки вина.

      – Но где он мог ее встретить?

      – Понятия не имею. – Кристер пожал плечами. – Позволь мне взять еще пива, тогда я продолжу.

      – Нет, сегодня плачу я.

      Приятно оказаться в теплом помещении, пусть даже на то короткое время, какое понадобилось бармену, чтобы нацедить бокал.

      Кристер Юнсон снова закурил, сделал три хороших глотка и только потом продолжил:

      – Ты ведь знаешь, каков он. Падок на женщин. «Прекрасных дам», – передразнил Кристер, подражая манере Санделля выражаться высоким слогом.

      – Но женщины сами к нему липнут.

      – Санделль много говорил о мадам, с которой ты был в пятницу. О том, что она слишком хороша для тебя и он просто обязан заняться ею.

      – Вот как! – Мне стало не по себе оттого, что Ульрика Пальмгрен фигурировала в этой истории.

      – Могу я открыть тебе секрет? – спросил Кристер тоном, не предполагающим возражений. – Все это пустое.

      – Что пустое? – не понял я.

      – Он ни на что не способен. Он не боец на этом фронте.

      – Не боец на этом фронте? – переспросил я.

      – Именно. И за это я, пожалуй, больше всего зол на Санделля. Я много с кем ездил – и с ворами, и с убийцами, с гомосексуалистами и педофилами, – но никто не вел себя так, как Санделль. Мы с Чурбаном делаем все: устанавливаем, погружаем и разгружаем, а он сидит с бутылкой вина и двумя-тремя «прекрасными дамами» в гримерной и рассуждает о блюзе, и о поэзии, и о том, какие у них красивые руки, и что он мог бы нарисовать их обнаженными после концерта, у них ведь такие тела. И они, конечно, соглашаются, раздеваются и позволяют писать с них картины, если он того хочет.

      – Не взять ли нам чего-нибудь поесть? – перебил я Юнсона. – Здесь готовят превосходную свинину под луковым соусом, если мне не изменяет память.

      – Спасибо, с меня достаточно пива, – ответил Кристер. – Оно насыщает. – Некоторое время он молча смотрел на бокал. – И все-таки я их не понимаю.

      – Кого? –