Штурман по имени Ма. Татьяна Танилина

на работу, Павел с порога выдал тёще наставление:

      – Смотрите, мама, чтобы к двенадцати были у двери в полной готовности.

      Она проворчала:

      – Я-то буду, гляди, сам не опоздай. А то один уже подвёз – еле поезд догнали.

      – Не волнуйтесь. В этот раз обойдёмся без приключений. Надя! Поторопись!

      – В общем, так, мамуля, – сказала дочь, надевая тонкую ветровку. – Если до двенадцати меня не будет, езжайте сами, а я приеду на вокзал.

      Когда молодые ушли, Марья Ивановна сложила вещи в чемодан и задумалась: чем бы заняться? «Может, борщ сварить? Зятёк меня хоть и не любит, а борщи мои лопает с удовольствием. Жрать они все горазды!»

      Любитель тёщиного борща явился без четверти двенадцать. Обнаружив тёщу в кухне у плиты, он испуганно закричал:

      – Что вы делаете, мама?! Опоздаем же!

      – Чего ты паникуешь? – спокойно сказала Марья Ивановна, ложкой помешивая кипящий борщ. – Ты когда велел мне быть готовой? В двенадцать. Вот и не дёргайся!

      Накрыв кастрюлю крышкой, она выключила газ и пошла собираться.

      Без пяти двенадцать она с чемоданом и корзиной была уже в прихожей. Зять с улыбкой гостеприимного хозяина стал открывать дверь.

      – Погоди, – остановила его тёща. – Присядем на дорожку.

      Она села на чемодан, а Павел – на тумбочку для обуви.

      – Ты не обижай Надюшку, – попросила Марья Ивановна. – Она у меня такая слабенькая…

      – Что вы опять придумываете! – разозлился Павел. – Никакая она не слабенькая! И с чего вы взяли, что я её обижаю?

      – Может, я не так выразилась… Я хотела сказать: жалей, помогай.

      – А я разве не помогаю?

      – Что-то я этого не заметила.

      – Так вы сами за всё хватаетесь, мне и делать ничего не остаётся.

      – Значит, тёща плохая, что готовит тебе, убирает, стирает…

      – Я же вас не заставляю.

      – Так мне Надюшку жалко – всё на ней.

      – Да вам лишь бы ко мне придираться!

      – А что я такого сказала? Всего лишь попросила, чтобы с дочкой был поласковей.

      – Думаете, я не знаю, что вы её против меня настраиваете?

      – Что ты врёшь? Ты сам на всех волком смотришь! Ходишь, как…

      От слова «мурло» тёща в последний миг удержалась, но это уже не могло остановить пожар войны. Слишком долго копился порох в пороховницах; слишком плотно колчан был набит стрелами взаимных претензий; слишком ретиво затаённая агрессия искала повод к войне – столкновение было неминуемо.

      Засвистели отравленные стрелы – тёща припомнила зятю и диван с телевизором, и монстра, и вечно надутую физиономию, и прошлогодний пьяный дебош. Зять тоже не экономил ядовитые стрелы, приправленные журналистским красноречием, и в конце своей злопыхательской речи обозвал тёщу интриганкой и склочницей. Конечно, Марья Ивановна была не настолько глупа, чтобы считать себя идеальной тёщей, а неприязнь зятя вовсе не была для неё откровением,