Чайный аромат. Александр Непоседа

Александр Македонский не сумел покорить эту горную древнюю страну. А кроме гор здесь и нет ничего. Желтые горы и синее небо над ними или в разрезах ущелий, над хребтами и скалами. Здесь будто застыло время, остановилось перед горным величием и задумалось о бренности всего живого.

      Горы правят укладом жизни, нравами и правом на саму жизнь. Они ни с кем не шутят, они всегда равнодушны и с каменным спокойствием взирают на то, как мы убиваем друг друга. Горы не помогают никому, они добивают раненых ночным ледяным холодом или иссушающим зноем под смертельными солнечными лучами, оставшись отражением в глазах мертвых. Горы – это очень страшно. Особенно тогда, когда они – чужие.

      На восемнадцатые сутки я пришел в сознание. Почти безжизненного, контуженного взрывом гранаты, с перебитой осколками ключицей меня подобрали бойцы парашютно-десантного батальона, пришедшего на выручку нашей колонне. Уже лежа в подмосковном госпитале, упершись взглядом в безупречно-белый потолок, плавая сознанием и мучимый вздрагивающей болью, я по каплям воспоминаний восстанавливал тот страшный день.

      За окном гудел осенний ветер, стучал веткою клена по стеклу, стоял терпкий запах лекарств, но я вдыхал его с особой радостью возвращения забытых ощущений. Противник все рассчитал правильно, узость горного прохода, россыпи мелких камней на склонах справа и слева, вступив на которые вызывается осыпь, сползающая потоком вниз, а возможность прорыва вперед и отхода назад, он исключил подрывом техники с разных концов колонны.

      Яркой вспышкой памяти я увидел и услышал, как в момент взорвавшегося мира, вываливаясь из люка бронемашины с автоматом в руках первое, что встало перед глазами, это – черный вывал дыма впереди, жаркое пламя языками разлетается в стороны – взрывались цистерны с горючим – треск выстрелов, грохот разрывов, пулевая дробь сыплется по броне, покрытию дороги и прямо передо мной Володя Соловьев, призванный в тот же день, что и я, внезапно, переламываясь в поясе, валится на колени, роняет оружие и мгновенно теряя привычную крепость тела, слабнет и падает навзничь и я успеваю увидеть вспоротую пулями гимнастерку на его спине.

      Бросившись к нему и уцепив его рукою под грудь, я попытался подтянуть его ближе к колесам стоящей и грохочущей пулеметом нашей бронемашины. И когда оставалось два шага, не больше, полыхнуло в глазах с такою силой, что и солнце и горы и небо и мое сознание – померкли. Потом была погрузка в вертолет, перелет до Кабула, далее Ташкент и московский Домодедово, но все эти длительные перевозки, взлеты и посадки самолетов, перенос на носилках и опять поездка в машине скорой помощи – происходили в параллельном мне измерении.

      Через полгода, окрепший и посвежевший от крымского морского воздуха я шел по набережной Ялты. Пенился прибой, кричали чайки над пристанью, со стороны маяка в порт входил пассажирский бело-голубой лайнер, слышалась музыка, пахло кофе, водорослями,