Йага. Колдовская невеста. Даха Тараторина

нитка не выдержала, оборвалась. В руках у Йаги остался пучок сухой крапивы.

      – Матушка любит меня. Беспокоится. Как ее расстроить?

      – А как тебя расстраивать, так можно? Неужто тебе по сердцу без людей, без подружек в глуши?

      – Есть у меня подружки… Белки, жабы, зайцы…

      – Угу, подружки есть, а ума нет. Собирайся, говорю. Хоть раз поглядишь, как люди живут. Ничего твоя старуха не дознается.

      Ведьма замахнулась на него крапивой:

      – Это так-то ты ей платишь за доброту и за то, что она зелье тебе сварить обещала?

      – Это так я тебе плачу. Присмотрел бы, чтоб ничего не случилось. Ты ж все одно рано или поздно пойдешь к селу, не утерпишь. А под охраной оно всяко спокойнее. – Рьян плутовски сощурился. – Но коли не хочешь, силком не потащу. Бывай, Йага!

      Примерился уже спрыгнуть наземь, но девка метнулась к нему и вцепилась в рубашку. Мухоморы так и покатились с подоконника на пол.

      – А точно присмотришь?

      Рьян взял ведьму за горячие пальцы и пообещал:

      – Зубы выбью тому, кто обидеть помыслит.

      Глава 5

      Девичьи радости

      Дочь леса и подумать не смела, чтобы матушку ослушаться! Нет, за нею не следили, за ногу к избе не привязывали. Но раз, загулявшись в роще, она застала Зорку напуганной и заплаканной: та решила, что увели кровиночку злые люди. Тогда-то матушка и рассказала, что от больших селений не жди добра, что ведьм не слишком-то жалуют, пока помощь не понадобится, что всякий обидеть может. Йага не верила. Она-то видела, как славно девки водят по березнячку танки́[2], как малые дети играют, как милуются возлюбленные, прячась от чужих глаз. Но видела она также и охотников, ставящих капканы, и озленных теток, умоляющих ведьму дать такое средство, чтобы недруг дух испустил. И пообещала из лесу не выходить. Глупая была, юная совсем… А давши слово – держи. И далее чем до опушки Йага не забредала ни разу.

      Но вот пришел этот рыжий, и забылся зарок. И вот уже, ругая себя последними словами, Йага че сала спутанные волосы, искала тулупчик, завязывала покрасивше фартук. Право, ну с ним же лучше, чем одной! А любопытство из года в год меньше не становится…

      Поначалу шло гладко. Оставались позади знакомые елки, желали доброго пути осины, кланялись голые березки. Но едва чаща начала редеть, дочь леса повернула вспять.

      – Нет, все ж я лучше ворочусь… Матушка напугается…

      – Матушки вечно пугаются, что ж теперь, вечно у них под юбками сидеть?

      – Расстроится…

      – Для того детей и рожают, им положено матерей расстраивать.

      Йага позволила взять себя под руку и повести дальше, но через версту вновь остановилась.

      – Нет, нехорошо. Давай мы до опушки только, и будет.

      – До опушки дойдем, а там сама скажешь, – пообещал Рьян.

      – А носят такие фартуки в городе-то?

      Фартук и в самом деле был диковинный. Черный, с алой нарядной вышивкой. Да только руны на нем были не те, что знакомы каждому срединнику сызмальства, а какие-то странные, самую малость с буквицами схожие. Но грамотных тут днем

2

Танки – обрядовый танец с элементами игры.