Реальная жизнь. Имоджен Кримп

обсудить это с отцом, – сказала мама. Голос звучал глухо, словно она вот-вот расплачется. Она повесила трубку.

* * *

      Я включила запись с занятия, чтобы переслушать, и дошла до того места, где сказала Анджеле, что найду деньги. Она ответила: прекрасно, молодчина.

      Мне вдруг сделалось тошно в этой комнате. Голые унылые стены, низкие потолки. Светлая мебель. Шкаф перекосился так, что дверцы не сходятся. Толстый слой пыли, покрывающий все вокруг, сколько бы я ни убирала. Скрежет машин на улице – раздражающе постоянный, под самыми окнами. Я надела наушники и погрузилась в «Манон». Первый акт. Она говорит шевалье, что любит удовольствия – по крайней мере, так считал ее отец, потому и отправил ее в монастырь. Словно удовольствие – это самое ужасное, чего может пожелать женщина. И словно всякая женщина по умолчанию знает, в чем оно заключается и как его получить.

      Я принялась разбирать кучу одежды на полу.

      Как вошла Лори, я не слышала, но, когда обернулась, она сидела на моей кровати. Губы у нее шевелились. Я сняла наушники.

      – …Собралась замуж за этого своего постного толстячка, – говорила она. – Нашла что праздновать!

      – Прости, – сказала я. – Ты о ком?

      – Да не суть. Об Аманде. Мы с ней дружили в школе. Знаешь, эти девчонки, которые говорят: ой, ты так хорошо на меня влияешь, все кругом такие бескультурные! Как будто культура – это овощ такой. Съешь суточную норму – и можешь дальше обжираться всякой дрянью.

      – Ну, ты и сноб.

      – А ты как будто нет! В общем, она помолвлена. И сегодня вечером объявила об этом нам. И тут все как начали вспоминать свадьбы, на которых бывали, да рассуждать, что из подсмотренного у других людей они бы и сами не прочь использовать, а что – полная чушь. Короче, я весь вечер провела в разговорах о цветочном оформлении чужих бракосочетаний. Какой же все-таки жалкий народец женщины, а? Ничего удивительного, что всем в мире по-прежнему заправляют мужчины! Они этого достойны.

      Я добралась до основания кучи. Одежда, лежавшая внизу, вся была в липкой кошачьей шерсти. Я закинула вещи в мешок с грязным бельем и села на кровать.

      – По-моему, – проговорила я, – тебе пора смириться с тем, что женщины имеют право сделать выбор в пользу патриархального уклада. Почему бы не рассматривать это как акт феминизма – свобода соучаствовать в собственном угнетении.

      – Куда катится мир, – вздохнула Лори.

      Она взяла с моей кровати блок стикеров. Переслушивая занятия, я иногда писала на бумажках сказанные Анджелой фразы, а потом клеила их на зеркало. «Певец не должен угождать публике, – было записано у меня. – Истина идет изнутри».

      – Что за чушь? – скривилась Лори. – Там, кстати, миссис П. брызжет слюной.

      – Что такое?

      – Кот закрылся в гостиной. Загадил весь диван.

      – Да неужели? – сказала я. – Удивительно! Ума не приложу, как это произошло.

      Лори усмехнулась:

      – Когда ты плохая девочка, я тебя особенно люблю.

      – Достаточно сильно, чтобы одолжить мне денег?

      – Сколько?

      – Да прилично.