СТРАСТЬ РАЗРУШЕНИЯ. Лина Серебрякова

его превосходительство господин полковник.

      Удивившись, Мишель отложил книгу. Что за спех? Он привел себя в порядок и направился в деревянный домик, где квартировало начальство. Только вчера они сыграли четыре партии на-равных, поговорили, обсудили слухи о том, что по осени полк направлялся в Варшаву под командование генерала Паскевича.

      – Садись, Михаил, – запросто обратился к нему полковник. – Что, как тебе нравится служба?

      Бакунин смотрел на него молча. О чем это он? Разве не знает господин полковник направление мыслей своего взводного?

      – Знаю, знаю, – вздохнул полковник. – Решусь, однако, напомнить тебе накануне марша в Варшаву, что надобно или служить, или идти в отставку.

      – В отставку? – блеснуло перед Мишелем. – Разве я имею возможность получить отставку?

      – Хлопотное сие дело и не вдруг сладится, но ежели там по болезни, или для опеки над стариками-родителями… Отчего же не выйти?

      "По болезни, – ухватился румяный, кровь с молоком, двадцатилетний офицер. – В отставку! Ура!"

      …

      В доме Бееров было, по обыкновению, шумно.

      В столовой, за накрытым к чаю столом сидела молодежь: сестры Наталья и Ольга, брат и несколько друзей, в том числе Николай Станкевич. Он приходил почти поневоле, по требованию Натальи, которая изводила его резкими записками. Сейчас, сидя напротив, она не сводила с него глаз. Умная, дерзкая, несдержанная, она, как и все молоденькие девушки, мечтала только о любви, но еще ни разу не испытала взаимности. Она пылала. Раньше ей нравился его друг Алексей Ефремов, потом Неверов, а сейчас ее лишал покоя Николай, его ласковые темные глаза, мягкий свет, мерцающий в их глубине.

      "Любви, любви", – молили ее взгляды.

      В передней раздался звон дверного колокольчика, послышались голоса. Мать из своей комнаты поспешила навстречу гостям.

      Это приехали Бакунины. Поднялся маленький переполох. Гости раздевались, слуги вносили баулы и коробки. Александр Михайлович поцеловал руку хозяйке дома, отечески чмокнул ее молоденьких дочек, сына. Любаша и Татьяна тоже обнялись с соседями, которых не видели с прошлого лета.

      – Ах, как выросли! Ах, как похорошели!

      Новоприехавшим представили молодых людей.

      На столе появились мед и сыр, дары из Премухина. Обогащенная ими трапеза продолжалось.

      Станкевич безмолвно смотрел на девушек. На Любашу. Созерцая ее, он словно беседовал с ее душой. Их взгляды встречались, и тоже словно беседовали, переливая друг в друга удивительный свет.

      Это не ускользнуло от ревнивого внимания Натальи. Вспыхнув, она выскочила из-за стола, хлопнула дверью своей комнаты. Нервически походила из угла в угол и вдруг порывисто воодушевилась новой мыслью.

      В столовой убирали посуду, все перешли в гостиную. Звучала музыка, за фортепиано сидела Ольга.

      – Николай, – она очутилась возле Станкевича. – Знаешь ли, что я подумала? Угадай.

      Он мягко улыбнулся.

      – Не берусь сказать. Увольте.

      – Я уверена, что Любаша могла бы быть тобою любима. Вот! Не беда, что она чуть старше, всего-то два