Странный Брэворош. Сергей Николаевич Полторак

посмотрел на него, близоруко щурясь, потому что во время драки его очки куда-то подевались. Он обхватил голову Зубова ру- ками и впился зубами в нос противнику. Зубов с ужасом вскочил, заляпанный кровью, и, не оглядываясь, помчался прочь.

      – 

      Спасибо, – тихо сказал Вова, подавая Глебу разбитые очки.

      Вечером

      мама

      кричала

      на

      Глеба

      и

      называла

      его

      малохольным.

      Два дня Глеб просидел дома, потому что без очков ходить ему было крайне трудно, не говоря уже о том, что он без них не видел того, что учительница писала на доске.

      В тот же вечер в их квартире зазвонил телефон, который стоял в прихожей. Звонила классная руководительница. Лидия Яковлевна и мама о чем-то долго говорили. Вернее, говорила учительница, а мама молча кивала, будто та могла ее видеть, и время от времени говорила:

      – 

      Нет,

      я

      его

      точно

      выдеру!

      После того телефонного разговора она вернулась в комнату, обняла Глеба и беззвучно заплакала, причитая:

      – 

      Безотцовщина,

      что

      с

      тебя,

      дурня,

      взять?

      Драка с Зубовым имела для Глеба неожиданные последствия, которые своей непредсказуемостью потрясли, как весь класс, так и Лидию Яковлевну. Приближался апрель – традиционный месяц приема в пионеры. Вопрос о приеме решался на классном собрании, которое формально вел староста класса Саша Тимофеев, но которым на самом деле ненавязчиво управляла Лидия Яковлевна.

      Кандидатов для приема в пионеры обсуждали поименно. Реко- мендовали практически каждого, кроме второгодника и двоечника Саши Маковкина. Когда очередь дошла до Глеба, Лидия Яковлевна вдруг предложила его в пионеры не принимать, потому что он за- бияка и драчун. В классе, словно стратостат над блокированным Ленинградом, нависла черная тишина. Вдруг из-за парты встал Вова Сивков и тихо, но внятно сказал:

      – 

      Тогда

      и

      меня

      не

      принимайте

      в

      пионеры.

      – 

      И

      меня!–

      встал

      возле

      своей

      парты

      Коля

      Казаков.

      – 

      И

      меня,

      –

      сказал

      вдруг

      староста

      Саша

      Тимофеев.

      – 

      И меня, пожалуйста, не принимайте, – сказал, не вставая,

      грузный

      и

      всегда

      деликатный

      Марик

      Кукуевицкий.

      – 

      Я тоже не хочу без Брэвороша, потому что так нечестно, – ска-

      зала

      вдруг

      Оля

      Зуева

      и

      заревела,

      уткнувшись

      лицом

      в

      нарукавник

      своего