Профессия – лгунья. Зоя Геннадьевна Янковская

тут я вспомнила слова Натальи, которая работала в этом клубе до нашего приезда: «Забавный такой японец. Говорит по-русски». Цитаты её в точности соответствовали тому, что теперь этот человек говорил мне. Монолог Миши оказался очень длинным. Опьянев, он говорил без умолку, как будто заучивая топик. Потом вдруг вспоминал, что упустил из предложения какое-то слово, тогда возвращался к этому предложению и произносил его уже с пропущенным словом. «Скольким русским он рассказал свой топик про «душевная рана»? – слушая его, думала я, – Вот в чём заключается моя работа. Я тоже должна учить топики и артистично рассказывать их так, как этот человек, будто в первый раз».

      – Вы не замужем? Вам нравится в Японии? – спрашивал он меня.

      Чтобы положить конец этим бесконечным расспросам, я предложила поиграть в школу. Он был моим учителем японского языка, я – учеником. Я делала круглые глаза и повторяла:

      – Ого! Мегамозг! – не переставая удивляться, до чего он умен, что знает так много слов на своём родном языке.

      В пятом часу утра клуб опустел. Куя гасил иллюминацию и закрывал клуб. Мы ждали его в микроавтобусе. От вина у меня раскалывалась голова. Я жадно вдыхала прохладный воздух. Дружно покачивались азалии от нежного ветерка. Откуда-то доносился тонкий сладкий запах каких-то цветов. Но люди, почему-то, по доброй воле забирались в душные помещения, провонявшие похотью, фальшью и застарелым запахом спиртного и табака.

      Вдруг откуда-то из-под машины испуганно замяукал котенок. Филиппинки повыскакивали из салона и, охая и причитая, закричали:

      – Куя! Куя! Под машину котенок залез!

      Они визжали и странно корчились, как будто котенок уже погиб. Хотя, он по-прежнему подавал голос. Протяжный и отчаянный.

      – Но ведь он живой! – крикнула я им.

      – О-ой, не знаем, кажется живой. Но как поедем, сразу раздавим.

      – Там что-нибудь видно?

      – Да, черный котенок. Маленький очень.

      Подошел Куя, заглянул под машину, разводя руками, что-то сказал по-японски.

      – Что, что он сказал? – спрашивала я филиппинок.

      – Котенок залез туда греться, и его трудно вытащить, ох! – они картинно вздыхали и хватались за головы.

      Куя сел за руль и завел машину в надежде, что это спугнет котёнка. Тот замяукал страшным голосом, но оставался там же.

      – Не надо, прошу вас! – закричала я по-русски.

      – Окей, окей, – ответил Куя. Выключил машину и нехотя полез под автобус прямо в костюме.

      Интерес девушек к котенку пропал. Они вернулись в салон и с визгом стали щипать друг дружку, умирая со смеху. Но неожиданно, будто опомнившись, все, как одна, почему-то опять сделали гротескно-встревоженные гримасы, и закричали нараспев:

      – Куя-я! Ну как? О-ой! – при этом они поворачивали лица к нам, как бы давая нам возможность обнаружить их сострадание. Эта странная игра озадачила меня, а Ольгу взбесила.

      – А чего ныть-то, дуры, – пробубнила она себе под нос со злобой.

      Ныть, однако, уже никто и не думал. Девушки стали с хохотом дубасить друг дружку по головам.