Быть русским. Валерий Байдин

хорошо! Пойте, громче!

      После службы улыбнулся и блеснул очками:

      – Ваш голос очень бы нам пригодился. Брат Жан петь не умеет.

      – Я стараюсь, – монах быстро, нервно заморгал одним глазом.

      – Вы учились церковному пению? – спросил Ефрем.

      – Нет, сам освоил ноты и много лет пел в разных церквях, – я усмехнулся. – За что и пострадал от КГБ.

      – Вот как? – Ефрем задумался. – Если вы не против, приглашаю вас с нами поужинать. Заодно, немного о себе расскажете. Нам важно это услышать.

      На огромной кухне под старинными потолочными балками за большим деревянным столом собралось пять человек, из них одна старушка, одна женщина восточной наружности и один африканец. Мне объяснили, что здешняя община смешанная. После Второго Ватиканского собора многие католические монастыри перешли на новый устав, чтобы облегчить бытовую жизнь. Рассказ о преследованиях верующих в советское время слушали с удивлением, сочувственно вздыхали. Старушка предложила подлить мне супа. Отказался я напрасно, на столе осталось лишь блюдо с кусочками дешёвого камамбера, несколькими кусками хлеба и кувшином с водой.

      – Простите, наш монастырь бедный. Это наш обычный ужин, – развёл руками отец Ефрем. – Но если вы голодны…

      – Нет-нет, достаточно, – бодро начал я и тут же спохватился. – Хотя, если можно, ещё один кусок хлеба. Я сегодня не обедал.

      – Пусть наш гость закончит суп. В кастрюле немного осталось, – приподнялась старушка.

      – Да, конечно! – согласился настоятель. – А мы пока займёмся посудой.

      Ел я так стремительно, что успел присоединиться к вытирающим тарелки и ложки. Ефрем довольно поглядывал. После ужина позвал меня в кабинет, и мы продолжили беседу о символике иконописи, возрождении веры в России и оскудении на Западе. Мои друзья приехали за мной около девяти вечера, перед началом общей вечерней молитвы. Впервые в жизни я услышал латинское песнопение Богоматери «Salve, Regina» и не удержался:

      – Какая прекрасная мелодия!

      – Одна из самых любимых в католическом мире, – Ефрем глянул на меня и прищурился: – Может быть, вы споёте нам какую-нибудь русскую молитву Богоматери?

      – Хорошо. Их много… Вот, очень известная.

      Молитву «Под Твою милость прибегаем…» французы услышали впервые. Старушка сложила ладони у груди, брат Жан склонил голову и сказал по-русски:

      – Как красиво!

      – Вы говорите по-русски?

      – Немного. Я… учу русский, – ответил он, запинаясь, и вновь принялся отчаянно моргать одним глазом.

      Меня наперебой благодарили, желали здоровья, доброго пути и небесных покровителей. Пора было уезжать.

      – Вот моя визитка! – Ефрем слегка поклонился на прощанье. – Пишите, если надумаете приехать и погостить. С радостью вас примем. Будем о вас молиться, Валери!

      Мог ли я тогда предположить, насколько важным в моей жизни окажется знакомство с отцом Ефремом и его маленьким монастырём. В страшное русское лихолетье середины 1990 годов я вновь