Страж и Советник. Роман-свидетель. Алексей Грякалов

какой-то анекдот, приключение, бывающее и случающееся, – черт знает почему и для чего. Все это просто ненужно и неинтересно иначе как в качестве иногда прелестного сюжета для рассказа. Мастерство рассказа есть и остается: есть литература. Да, но как чтение? В сущности, все – сладкие вымыслы.

      Неужели и сегодня русская история еще почти не начиналась?

      И литература вся празднословие, почти вся.

      Наверное, Розанов знал, что напишут и скажут о нем. Так ведь не люблю Розанова! – со следующий страницы газеты сообщает модный московский литератор Бычков. А кто его спрашивает? И осмотрительно: ведь мог бы, любя, пострадать. Розанов предупреждал: кто будет хвалить, высуну длань из гроба и дам по щеке. Вся наша русская философия – философия выпоротого человека? Столичному литератору меньше всего нравится считать себя выпоротым, пусть терпят провинциалы. Но есть же русская стихия – беспорывная природа Восточно-Европейской равнины. Вздох… Бог не может не отозваться на вздох. Произносится имя Бога, да только неизвестно когда.

      Только не пишите ничего, не старайтесь: жизнь упустите, а написанное окажется глупость или не нужно.

      Так, стало быть, не надо писать? Но тогда уже вслед Розанову:

      – Зачем печатаете?

      – Деньги дают.

      Ни денег, ни славы, даже притих страх и трепет. И себя бы жалеть, но ведь не надо нисходить к слабостям.

      Постоянно леплю из чужих слов собственного двойника.

      От лучинки к лучинке.

      – Анечка-библиотекарша, не выключай люстру в сто лучин! Пока горит, прочитаем еще на рубль.

      – Сейчас, сейчас!

      Отозвалась библиотекарша на призыв – закончилось проветриванье в библиотеке.

      Звякнул телефон – на карту перечислена еще одна сумма. Я раньше столько получал за полгода службы.

      Не видать ни зги – ни свечки, ни кочерги.

      Розанов полагал себя выше людей, которые окружают. Он, если рядом никого не оказывалось, определял на роль двойника самого себя. Вроде не подражал никому, да ведь в мире, где есть откровение, всегда уже только подражание. И прежде всего, когда с ужасом отвергает всякую мысль о подражании.

      А Президент кому подражает?

      Розанов подтянул времена к точке-свечечке. Стремление прехождения: прошлого уже нет, а будущее не наступило. И нужно особое всматриванье… вслушиванье, обоняние-нюх. Сводить к свечечке все времена. Как будто бы есть какая-то особая надпротиворечивая логика – такой ход даст возможность проникать в тайны существования.

      Но Президенту мои слова казенные, конечно, известны.

      Не кинется же вслед почти бессознательному юродству закон писать на опавших листьях, указ изобразить по-розановски на манжетах. Но странны все-таки проблески: всякий, кто сумеет преодолеть внешнюю причудливость Розанова, тот непременно подступит к страшным загадкам человеческого духа, заглянет в самую глубину бытия.

      Как примирить великоросов и малороссов? – тут как тут Розанов. Только пониманием, терпением