Тени вечерние. Повести. Александр Любинский

я?

      Улыбки уже не было.

      – Поменял?

      – Дурачина, речь идет о тебе! Я–то сам о себе позабочусь.

      – Верно.

      Я приподнялся со стула.

      – Не обижайся, – он схватил меня за рукав. – Ну, выскочило слово… Не обращай внимания… Черт подери, ты красна девица, что ли? Ну извини, извини.

      – Извиняю.

      Неловкая пауза.

      – Смотри! – воскликнул он обрадовано, – вон мчится прекрасный Язон!

      С трудом находя дорогу между стульями, беспорядочно загромоздившими проход, к нам продвигался Илья. Вид у него был, по обыкновению, отрешенно–высокомерный.

      – Ну как? – он швырнул портфель на пол и выжидающе уставился на Андрея.

      – Возьми стул и присаживайся.

      – Плевать я хотел! Как?

      – Тише. Не привлекай всеобщего внимания.

      – Ты ответишь, наконец?

      – Понравилось.

      Илья кивнул головой – мол, ничего иного и быть не могло – и сел.

      – Но уж так далеко от современности! Сплошные котурны. Высокопарность раздражающая. Порой смешная. Хотя… что–то живое все–таки есть… Пульсирует.

      – Это все?

      – Сам прекрасно знаешь, что через неделю от твоего энтузиазма следа не останется. Ради бога, не качай с горьким упреком головой… Правда, он сейчас ужасно похож на старого еврея?

      Вопрос был обращен ко мне, но ответа, очевидно, не требовал.

      – Простите, – сказал я, обращаясь к Илье, – не могли бы вы пояснить, о чем речь?

      – Дай, – сказал Илья.

      Андрей вытащил из портфеля и протянул мне объемистый машинописный экземпляр, где на первой странице значилось:

И. Витензон ТермидорМистерия (хор, оркестр, театр, пантомима)

      – Очень интересно… Обязательно прочту. А как вы думаете, насколько это… так сказать, осуществимо?

      – Что?

      – Ну, чтобы хор, оркестр, пантомима и…

      – Меня это не касается.

      – Но всякий автор хочет видеть свое детище осуществленным.

      – Разумеется. Я – вижу, слышу, представляю. Имеющий уши да услышит!

      Из–за стола, расположенного в нескольких шагах от нашего, поднялась высокая блондинка, цепко глянула в нашу сторону, мгновенно отвела взгляд.

      – …до скольких ушей дойдет? Плевать я хотел, шедевр это или дерьмо, но вокруг того, что ты делаешь, должна быть заварушка… притяжение, что ли, отталкивание…

      (Наклонилась к соседке, трясясь от смеха. Коснулась грудью поверхности стола.)

      – …видите ли, возраст – не препятствие появлению шедевров. Но в редакциях с вами не захотят разговаривать. Чем оригинальней вы пишете, тем труднее печататься. Я бы не хотел идеализировать, но, скажем, пишущей братии начала века было куда как легче.

      – Что же, не писать?!

      (Выгнувшись, коснулась стола животом. Долгий взгляд.)

      – Постойте, а почему бы не организовать… журнал?

      – Журнал, –