Тени вечерние. Повести. Александр Любинский

интереснейшие вещи! И вместе со мной все это канет в какую–то прорву ненасытную! А ты – история… Пойдем–ка лучше ужинать.

      Ночью в дремотном полусне меня, что называется, осенила идея. Она была очень стара, но я тогда еще не догадывался об этом. А ведь в болтовне деда, подумал я, есть какой–то смысл… Надо удостовериться, что «это» действительно было, и было так, а не иначе. Надо сличить истинные документы эпохи! Ведь огромный материал, который я прочитал и тщательно законспектировал – порождение неких свидетельств, и свидетельств этих, наверняка, гораздо меньше, чем книг, написанных на их основе.

      Да, свидетельства были. Я совсем запустил занятия, просиживал дни напролет в библиотеке, продираясь к истине сквозь намеки, умолчания, противоречия и собственное отвратительное знание французского языка. В целом это напоминало поимку умного и коварного преступника. Некоторые факты подтверждались сразу, а вот другие, причем такие, от которых зависело понимание поступков основных действующих лиц, – никак не ловились в расставленные сети.

      II

      Забредя однажды в институт, я наткнулся в коридоре на Чухначева. Он стоял у окна с тем коренастым, крутолобым и, отрешенно покуривая сигаретку, слушал его.

      – А… – сказал он, дотронувшись до моего плеча, – это вы… Вы едва не сорвали нам занятие. Хорошо, Андрей подстраховал, – он махнул рукой в сторону крутолобого. – Куда вы, извините, провалились?

      О ужас! Я забыл о семинаре, забыл о своем докладе! Я покраснел весь – от корней волос до кончиков ногтей и покрылся липкой испариной. Глядя на меня сверху вниз сквозь толстые стекла очков, Чухначев молчал. Казалось, он изучал меня – примерно так, как биолог изучает новую разновидность гнилостных бактерий.

      – Так вы сделаете доклад? – вяло проговорил он.

      – О да! – закричал я, – разумеется! Только вот не знаю, о чем…

      – Что?

      – Видите ли, во всей этой истории очень мало достоверного и…

      – Вы имеете в виду Французскую революцию?

      – Да… То есть… Если мы возьмем хотя бы ее начало… Ту знаменитую фразу Мирабо… Помните?

      Они слушали внимательно, не перебивая. А мне уже было все равно. Остановившись наконец, я обнаружил, что мы по–прежнему находимся у окна, но дневной свет уже мешается с вечерним.

      – Так… – сказал Чухначев, пуская аккуратную струйку дыма поверх моей головы, – благодарю за доставленное удовольствие. Думаю, Андрей присоединится ко мне.

      – Конечно. Правда, я не совсем разобрался. Такой поток слов!

      Чухначев кивнул головой, продолжая думать о своем.

      – Рад, что ошибся во мнении о вас. Расскажите–ка всем о своих поисках. Но… даю не более получаса. Приведите в порядок мысли, а то они у вас… э… несколько разлетаются. Всего хорошего.

      И он двинулся по коридору, высокий, тощий, с потрепанным портфелем в руке.

      – А вы произвели впечатление, – сказал Андрей, – не знаю, нечаянно или нарочно… Вам куда?

      Я,