Право на меч. А. Л. Легат

заметил, что он кое-как убрал кровь с одежды. А точнее, замазал. На ее месте появилась дорожная грязь.

      Дорога уходила за холм, земля дышала осенью. Перемены, увядание, холод. Я не видел конца пути. И поздний завтрак не лез в горло.

      Рут дожевывал свежий хлеб и грозился поводьями во второй руке:

      – Разминемся перед Остожкой, я поеду на восток…

      Спать под открытым небом еще пять дней? Или ночевать, где постелют, ожидая весточки от людей Симона? После Остожки – в гордом одиночестве. Как я и прибыл в Воснию. Каким я, видимо, здесь и погибну.

      – Да-да, конечно, – я неловко посмеялся. – Здраво. Со мной тебе точно ничего дельного не светит.

      Рут ничего не ответил, только с аппетитом уплетал хлеб. Зачем соглашаться, подшучивать, если и так все понятно?

      Я оценил нашу дружбу в один золотой. И ехал себе как ни в чем не бывало…

      – Послушай, я не могу это так оставить – Я подогнал Карего ближе, чтобы Рут меня точно услышал.

      Подумать только: я был уверен, что именно Рут не проживет и недели, сопьется и сгинет на улицах Крига. Пока что умирал я один – от недосыпа, мук совести и плохой дороги.

      Было бы лучше, если бы я перестал портить чужую жизнь. Кто бы знал, отчего у меня все выходит не по уму.

      – Я не заслужил твоего прощения, знаю. – Восния и меня заразила своей алчностью. – И все равно хочу его получить. Глупость последняя, да? – Я опустил голову. – Правда, мне очень жаль, что так вышло.

      – Опять каешься. Чем поможет? – отмахнулся Рут и отпил из фляги. – От извинений толку не больше, чем от тощей бабы… или дохлой козы.

      Скакуны прошли мимо деревенской ограды. За ней пасли облезлый скот. Я возмутился:

      – Не скажи. Есть такие подонки, что не извинятся и за сущую мелочь. До самой смерти! – Вроде моего отца или старшего брата. Я добавил со злостью: – Вот уж на кого я точно равняться не хочу.

      – Спокойно состарюсь без чужих покаяний, – хмыкнул Рут, прикончил хлеб. – А вот без золота, как и все, загнусь молодым.

      Мы ехали молча до следующего поворота, когда дорога изогнулась и из сельской грязи показался щебень тракта. Я пытался себе представить, что изменится, если Вард со своими шестерками прибудет ко мне извиняться. Кто вернет мне три года жизни и гордость?

      Смех да и только. По моей вине друг лишился крова. И что я ему предложил? Парочку, пусть и искренних, сожалений? Три года назад Рут, вовсе меня не зная, предложил несколько кружек, свой плащ и ужин.

      Я потер лоб кулаком.

      – Ты прав, Рут. Я жуткий болван, самонадеянный придурок… – я покачнулся в седле, пытаясь привыкнуть к долгой дороге, – но уж точно не последняя сволочь. Пока есть у меня хоть какие-то деньги, я не дам тебе пропасть, слышишь?

      – Сомнительно звучит от болвана и придурка, – поддел меня Рут, взболтал флягу.

      Я расквитался:

      – Для пьянчуги – самое то!

      Рут хмыкнул и наконец улыбнулся.

      – Что, в содержанки назначишь?

      Приятель не верил, что в моей голове порой попадались идеи получше. Я торжественно поднял ладонь. Вспомнил чужую речь у академии Стэкхола и