Фантасофия… Академик мира сего… 2000—02 годы. Александр Леонидов (Филиппов)

мусолятся…

      – Ладно. С тобой позже поговорим…

      Короткие гудки.

      – Привет, Тобик! Как твое драгоценное? Либидо имею в виду… Ты дома один виснешь?

      – Ага…

      – Ну тогда жди! У меня есть для тебя кое-что интересное… Хмыре берег, да он с родаками клеится…

      – Все фарцуешь, Лохань?

      – Сам ты лох! Приду – увидишь…

      И снова короткие гудки.

      Тобик открыл Лёхе почти сразу, не чуя подвоха. Тобик был человеком очень рассудительным и не раз выменивал у Лёхи за бесценок то, что потом сбывал втридорога. Думал, что и на этот раз Мезень принесет ему что-то особенное…

      Лёха широко улыбался в дверном проеме. Руки держал за спиной, как будто что-то прятал.

      – Эх ты, чёрт блатной! – брюзжал Тобик. – Опять шланги горят?

      – Угу! – еще шире ощерился Лёха.

      – Ну, что там у тебя? Да ты показывай!

      – Там… Как бы тебе попроще сказать. Есть такое красивое латинское выражение: «Гематома гениталий»… Знаешь, что означает?

      – Не-а…

      – Теперь узнаешь!

      Лёха ударил битой с разворота в эпицентр Тобиковых застиранных трико с отвисшими коленками. Тобик все ещё по инерции улыбался – но удар по самому чувствительному месту уже распространял вокруг себя волны жгучей боли. Мгновение – и Тобик оплыл от ужаса и судорог, закачался, зажал хозяйство обеими руками. Выпученные зенки глядели, как из гроба – очумело и мертво, незаданным и уже ненужным вопросом.

      Секунду была тишина. Потом Тобик завыл, как пес на бойне, его повело на сторону, и он упал на паркет прихожей, вмиг осоплившийся, слюнявый, перекошенный. Грохнул костями, будто мешок с лото, но боль падения ушла, растворилась в океане боли из штанов…

      – Ум-м-м… су… м-м-м… ка… о-м-м-м…

      – Не, счас с тобой говорить – дохлый номер! – покачал Лёха головой. – Как об стенку горох… Ты когда очухаешься, мне позвони, ладно… Я тебе ещё добавлю. Вербально.

      Захлопнул дверь и, как всегда насвистывая, ушел вниз по лестнице на сияющий солнцем двор.

      ***

      У Сметаниных его встретила мать. Когда он представился, она уперла руки в бока.

      – А, это ты. Гер-рой… И ещё явился сюда, надо же…

      – Извините, мне ваши намеки непонятны, – лучезарно улыбнулся Мезенцев. – Вы мне скажите, как Таня, а то я приехал с Кубы и…

      Зинаида Михайловна влепила Лёше звонкую пощечину и выбросила подальше от двери на площадку. Дверь шмякнула о косяк так, что побелка полетела. Лёша стоял перед неодолимой преградой, как однажды уже было.

      – Дежавю какое-то… – покачал головой Лёша, отряхивая с пиджачка известку. Отшибленная щека горела румянцем.

      – Так не делается, Зинаида Михайловна! – прокричал Лёша, и эхо подъезда вторило ему. – У порядочных-то людей!

      Поскольку переговоры с матерью были бесполезны, Лёша решил поговорить непосредственно с пострадавшей. Закинул за спину авоську с апельсинами и вышел на улицу. Почему-то вспомнилась школьная экскурсия год назад – их класс водили на реку,