Фантасофия… Академик мира сего… 2000—02 годы. Александр Леонидов (Филиппов)

с таким материалом как ты, нам не построить даже реального социализма… Так и будем в рыночной экономике пердеть…

      Кабан крыл козырным валетом. Лёша добавил козырного короля. Горб выкинул белый флаг. Лёша скинул последнюю карту: козырного туза.

      – Аут, джентльмены, – покачал головой Лёша. – Огребаю вашу ставку. Извините-подвиньтесь…

      Три пятисотрублевых бумажки исчезли в Мезенцевском нагрудном кармане, небрежно скомканные в рулончик. Одна была своей, выставленной на торги из медального гонорара, две – чистая прибыль.

      – Лёх, давай ещё сыграем! – жалобно попросил Горб. – Мне родаки больше бабок не дадут, они на меня злые… Отыграюсь…

      – А давай, по крупненькой! – улыбнулся Лёша лучезарно и выложил на кон тысячу.

      Кабан выложил свою. Горб просительно глянул на Кабана – тот занял ему у себя ещё одну «рублевку».

      – А чё тебя совсем не посадили, а, Горбатый? – подкалывал Лёха.

      – Несовершеннолетний я… – сопел носом Горб. – Нельзя меня от школы отрывать! Законы у нас к дитю мягкие…

      – То есть, если я тебя оттрахаю, мне ничего не будет?

      – Ну… условно может, дадут… (Горб явно не о том думал. Он боялся потерять последние, уже заемные деньги)

      Сыграли короткую партию («Короткая Партия Российской Федерации» – промурлыкал под нос политически подкованный Мезенцев). Бог сходит не к здоровым, но к больным – на сей раз выиграл Горб. Он облегченно вздохнул, вытер испарину со лба и накрыл выигрыш ладонью.

      Сверкающий миг – и…

      Лёха давно уже стырил с урока химии препарационное шило с эбонитовой рукоятью («Э-БО-нитовой» – любовно выговаривал он полюбившееся словцо). Шило лежало в кармане, но его там не утаишь: прокололо ткань и упало за подклад.

      Теперь нашлось. Так сказать, по наитию.

      Лёха ударил шилом сквозь жирную розовую ладошку Горба, сквозь три тысячных бумажки. Металл гулко вошел в дерево, и завяз в его продубленной ветрами тверди…

      – А-а-а! – тонким фальцетом заголосил Горб.

      – Не пищи, – строго предупредил Лёша. – Не туда я тебе вонзил, чтобы пищать-то…

      – Лёха… – смертельно бледный Кабан отошел на шаг, как от прокаженных. Глаза его выдавливало изнутри черепа крайнее изумление. – Ты чего это, Лёха, а… Зачем, в натуре…

      – Брысь! – рявкнул Мезенцев. Кабана как ветром сдуло – в подобных разборках он дорожил званием чужака.

      Горб перестал выдавать серенады и только судорожно дергался, всхлипывая, пытался высвободится. О том, чтобы ударить Лёху свободной рукой и речи не было – Горб превратился в зачарованного удавом кролика.

      – Сужу я по натуре… не как прокурор… – повторился Лёша, глубже ввинчивая в столешницу шильное жало. – И я тоже несовершеннолетний, так что и мне ничего не будет… Я же тебе давал денег, сучара! Я же тебе как раз трёшку давал для Таньки… Чего же ты, ублюдок, а? Какие тебе ещё долги?

      – Лёха, Лёха… – бормотал Горб серо-пепельными