Фантасофия… Академик мира сего… 2000—02 годы. Александр Леонидов (Филиппов)

которые приносил Лёша Тане) и ушел.

      ***

      Утекло ещё немного воды в реке времени. Пацанская субкультура спасла Лёшу Мезенцева от суда – поскольку «нормальным пацанам западло стучать ментам», ни одного заявления пострадавшие на Лёшу не подали. Но своей кары Лёша не избежал.

      – Одумайся! – кричала отцу мать, снова близкая к кардиоцентру. – Это же твой единственный сын!

      Но Сергей Витальевич стоял каменным истуканом, скорбный и черный, в душе уже похоронивший отпрыска. Он забрал ключи от домашнего сейфа, где лежали сбережения семьи Мезенцевых, и никому не выдавал их. Мать билась о сейф раненной птицей, плакала, умоляла, даже на коленях стояла – муж был непреклонен.

      Лёшка по повестке, конечно, не пошел. За ним послали патруль. Отец-мазепа сам отпер дверь и пропустил патруль в Лёшкину детскую комнату. Два дюжих бойца взяли равнодушного Лёшку под белы рученьки и вывели навсегда вон. За щекой Лёшка держал папиросу с карибской марихуаной. В военкоматских камерах высушил её на батарее, засмолил – и когда дошла его очередь, тупо мотал головой, отвечая военкому односложно и пьяно:

      – Ин-на… Ин-на…

      Военком вначале улыбался, думая, что это имя девушки – а когда понял смысл сокращенного посыла – посерьезнел и выписал Лёшке путевку поершистей. Лёшку побрили, и вместо Рики Мартина он стал похож на Ивана Чонкина. Обмундировали в какие-то обноски и отправили на вокзал.

      В вагоне воинского эшелона Мезенцев-младший предложил солдатне сыграть в карты на компот. Карт ни у кого не было – на сборах отобрали. Лёшка, предполагавший такой вариант, пошел в туалет доставать из заднего прохода игральный шестигранный кубик. Тщательно помыл его под струей крана – и тут заметил, что окно в туалете по чьей-то оплошности не заперто. Бритоголовый Лёша высунул кочан на свежий ветер – вдохнул мазутно-пирожковый запах вокзала и подумал: «Вот сигануть сейчас… И ищи ветра в поле… А толку-то?» Коммунизма не будет – как спел «Мумий тролль»!

      А Танька стараниями Мезенцева-старшего уже начала ходить. Она металась по перронам, чтобы найти Лёшу. Видимо, Бог иногда помогает таким жаждущим – Таню принесло прямо под открытое окно, где нежилось на последнем солнышке её несчастье.

      – Лёша! Лешенька!

      – Я ещё узнаваем? – кокетливо спросил Мезенцев, погладив свою искусственную плешь.

      – Я буду ждать тебя…

      – Не надо, Таня! Оттуда не возвращаются!

      Таня рыдала. Они протянули друг другу руки – высота вагона была такова, что они еле дотянулись – и застыли в непонятном предсмертном единстве. Мимо, как сказочном сне, проплыла в сторону садовых электричек Пульхерия Львовна с рюкзаком и лопатой. Полюбовалась на бритого Лёшу в солдатской робе, и стала назидательно наставлять ребенка, которого вела за руку:

      – Вот! Будешь плохо учиться – так же кончишь!

      А Лёша и Таня ничего не замечали вокруг.

      – Прости меня за все, Танюша! – попросил Мезенцев, когда поезд дрогнул стальными креплениями, и его