Обними меня. Хафиз Сайфуллаев

Слова с обеих сторон звучат хлёстко, без обиняков. Уже причина ссоры забыта. Энергия черпается из старых обид: «Что?! Что я видела за эти сорок пять лет?!» – жена. И дочь: «Я не хочу жить, как ты!».

      Я пытаюсь придумать фразу, которая привяжет читателя к моему рассказу. Она должна быть простой в своем изложении, понятной. При этом с глубинным смыслом. Что-то такое, похожее на «Вечер и старость шли, держась за руки».

      Потом на срыве голоса звучит: «Не ори на мать!» с одной стороны и «Я не ору!» в крике же – с другой. Слова повторяются раз пять-шесть. Это какая-то традиция… Ссора сходит на нет. На стене со стороны криков висят фотографии моих предков. Они безучастны к шуму. Хотя нет. Бабушка в черно-белом недоумении: «О, Всевышний! Неужели это мои?». Я вопрошаю к ней взглядом, но она лишь тепло и жалеючи смотрит на меня. Не советует ничего. Молчит. Бабушка… Я уже совсем взрослый, но как мне вас не хватает. Я открываю вкладку на мониторе с еще одним незаконченным рассказам.

* * *

      «На колхозной площади Майсара, не сходя с коня, дослушала последние сводки с фронта. Конь в нетерпении прядал ушами и косил взглядом на обожаемую хозяйку. Та еще раз взглянула на чёрную тарелку уже молчащего громкоговорителя. Потом ударила пятками изящных красных сапожек в бока жеребца и тот, сначала чуть присев на задние ноги, рванул с места.

      У хауза, отражающего зелень плакучих ив и линзу глубокого синего неба, на топчане лежал Махсум-почо. Нет, скорее возлежал. О человеке с таким внутренним весом, осенённого крылами древнего и богатого, благородного и просвещённого рода, когда-то владельца многих земель в округе, нельзя сказать «лежал». Возлежал.

      Он дремал, когда что-то его встревожило. Вздрогнув короткими кустистыми бровями, он открыл глаза. Потом губы его тронула улыбка. Оторвавшись от подушки, он присел, подогнув одну ногу под себя. Вторая нога была в подшитой штанине и, будучи культёй, кротко лежала на узком ватном одеяле. Он притянул протез, похожий на грубо изготовленный, прямой «рог изобилия», к себе. Прислушался. «Это она! Солнце моё, свет души моей!».

      По дороге среди хлопковых полей к нему во весь опор скакала Майсара, дочка младшая. За ней спиралью тянулась тонкая пыль.

      Махсум-почо всё ещё любовался ею и улыбался, когда Майсара, чуть осадив угольного отлива коня, перевела его на нетерпеливый шаг. Похлопывая друга ладошкой по шее и обойдя кругом хауз, она легко спрыгнула. Дочь с почтением склонила голову перед отцом. Тот бережно прикоснулся губами ко лбу дочери.

      – Душа моя, что ж вы скачете так быстро? Я переживаю.

      – Отец! Скоро война закончится! Братья мои вернутся!

      – Слушала сводку, душа моя? Да, уже совсем скоро. Сохрани Всевышний наших детей.

      На мгновение сдвинув свои брови, Махсум-почо продолжил:

      – Ты председателя не видела? Что там с хлопком?

      – Видела, отец. Он у правления колхоза был. Сказал, что проведает вас.

      Майсара оглянулась на дорогу, по которой только что прискакала.

      – Да вон же он, спешит