Бесстрастный. Алекс Мара

моим негодующим взглядом поднимает ее с ковра и бросает в мусорное ведро. При этом ругается, конечно, как же без этого. – Босс сказал, чтобы ты была готова через полчаса. Вы едете с Нико к врачу.

      Еще один врач?!

      С трудом подавляю волнение. Неужели Доменико солгал, и с малышом что-то не так?

      Нико хватает свою пятку и пытается запихнуть ее в рот. Смотрю на него и улыбаюсь сквозь слезы. Вдруг осознаю, как сильно привязалась к малышу и как трудно будет с ним расстаться.

      Выйду ли я когда-нибудь замуж? Будут ли у меня дети? Я так яростно мечтала о свободе, что забыла об остальных составляющих счастья.

      Пока собираю сумку для поездки к врачу, гадаю, встречу ли когда-нибудь такого же мужчину, как Доменико, или нет. Привлекательного, сильного, загадочного, властного. Прихожу к выводу, что нет. Заверяю себя, что должна радоваться этому, потому что в синдикате нет хороших мужчин, которые уважат мою свободу.

      Уж точно не Доменико Романи. Абсолютно точно.

      При мысли о нем по плечам бегут мурашки, горячие и сладкие, спускаются по телу в места, где им быть не положено. Надо признать, что меня возбуждает не только Доменико, но и рискованность ситуации. Игра на краю. Опасность. Доменико и его люди поверили, что я никто из ниоткуда, что я отдыхала в доме знакомых и мне на порог подбросили ребенка. Им не интересна сама Ада Томпсон, только помощь с малышом. Меня возбуждает эта анонимность. Могу вести себя как угодно и не притворяться идеальной жемчужиной. Ада Томпсон не знает правил синдиката, не привита его ценностями. Впервые в жизни я могу быть самой собой, настоящей. Безнаказанно. От этого сильнее стучит сердце и в крови беснуется адреналин.

      В случае разоблачения мне придется несладко, поэтому я очень сильно рискую. Но это же меня и возбуждает. Мне нравится узнавать саму себя, даже если в данный момент я на всех парах лечу по склону к самой большой из возможных ошибок. К Доменико Романи.

      Оказывается, я игрок, что не особо удивительно, если учесть, что я дочь Андреаса Леоне.

      Через несколько минут мы с малышом садимся в машину. Доменико хоть и не взял у меня ребенка, но помог пристегнуть его в кресле. Маленький шаг вперед.

      Хочу спросить его, зачем мы едем к врачу, но не решаюсь. Это очень сложный и личный вопрос, который при водителе не обсуждают.

      Воздух между нами словно искрится, и ребенок чувствует это. Ерзает на месте и хнычет. Пытаюсь его успокоить, однако он отворачивается. Я его не интересую. Все внимание малыша сосредоточено на Доменико. Он хнычет и тянется к нему.

      Хочется воскликнуть: – Да поиграй ты с ним наконец, тебя не убудет! – но я опускаю взгляд и складываю руки на коленях. Черт возьми, я веду себя как жемчужина синдиката. Ситуация сложная, других навыков у меня нет, и приходится использовать имеющиеся. Да и не зря в академии рекламировали пользу смирения. Оно не в моем характере, однако в этом случает срабатывает.

      Нико затихает, и я поднимаю взгляд.

      Малыш держит Доменико за палец, силясь запихнуть его в рот. Доменико двигает рукой, поэтому ему это не удается. Это незамысловатая игра кажется малышу потрясающим развлечением.