Бесстрастный. Алекс Мара

ничего не выдает.

      Когда я заканчиваю, он кивает.

      – Орсон рассказал мне вашу версию событий.

      Вашу версию.

      Это плохо, очень плохо. Значит, они мне не верят.

      От тепла и виски у меня горят щеки. Я сожалею, что выпила, хотя и немного. Для такого разговора необходимо быть полностью трезвой.

      – Это не моя, а единственная версия событий. Незнакомка отказалась от моей помощи. Я не знаю, от кого она убегала, но… мне кажется, ее поймали. Я слышала ее крики. Вы наверняка знаете, кто она такая и почему спешила к вам. Вы… должны ей помочь. Пожалуйста! Вчера я попросила Орсона помочь ей и вызвать ребенку врача. Малыша срочно нужно осмотреть. И узнать, кто оставил на его ребрах синяки. И… наказать того человека.

      Последние слова звучат яростно, кровожадно. Заставляю себя прикусить язык. Надо говорить только о фактах, эмоции здесь неуместны.

      – Наказать? – Хозяин дома приподнимает бровь.

      Ну как тут сдержишь эмоции?

      – Да. Накажите этого человека, пожалуйста.

      Он кивает. Вроде обычное движение, но оно запечатлевается во мне обещанием. Внутри вдруг разливается спокойствие. Виновника накажут, я в этом уверена.

      Эта уверенность дает мне смелость продолжить.

      – Охранники заметили сходство между вами и ребенком и решили, что он ваш сын, а я его мать, которая явилась шантажировать вас и требовать денег. Но вы прекрасно знаете, что мы с вами никогда… – Мои щеки полыхают факелами. От виски и тепла комнаты, других причин быть не может. Опускаю взгляд и откашливаюсь. – Мы с вами никогда не… заводили детей, так что вы знаете, что я здесь ни при чем. Просто оказалась в нужное время в нужном месте. Незнакомка была ранена и боялась, что не добежит до вас, поэтому попросила меня о помощи с ребенком. Вот и все, больше я ничего не знаю и знать не хочу. Будущее ребенка вы будете обсуждать с его матерью, а моя роль в этой истории завершена. – Напрягаюсь всем телом, переходя к главному. – Мне пора ехать… к знакомым, я не могу здесь задерживаться. Я ничего не знаю ни о вас, ни о ребенке и никому не расскажу о случившемся. Клянусь!

      В моем голосе проскальзывают высокие ноты эмоций, поэтому заставляю себя замолчать.

      – Женщина сказала, что мальчика зовут Нико?

      – Она выкрикнула это имя, уходя, и я решила, что она имела в виду мальчика. Но если вас тоже зовут Нико, то либо она имела в виду вас, либо… Возможно, она назвала ребенка в вашу честь?

      Опускаю взгляд, не желая знать ответ. Или желая, но скрывая это.

      Он подходит к окну, долго смотрит в темень, потом одним махом допивает виски и ставит стакан на подоконник.

      – У меня были неотложные дела, и я только что вернулся, поэтому не зашел к вам раньше. Я вас услышал. Вы сделали все от вас зависящее, и за это я вам благодарен. Завтра утром мы отвезем ребенка к врачу…

      – Мы? – перебиваю и тут же прикусываю язык.

      Надо оставаться спокойной, не показывать волнение, однако это непросто. Хочется срочно бежать из этого дома. Дело не в физической опасности,