Пищевая цепь. Адам Евсеев

соотечественников. Вытираю слезы рукавами и те промокают до самых подмышек.

      Где-то в шкафу прячется старый побитый смартфон, но номеров в памяти нет, а салоны сотовой связи не работают.

      Монотонно обновляю ленту новостей. За окном давно стемнело, но оторваться от крошечного экрана с уродливой трещиной выше моих сил. Вот-вот и прогонит захватчиков бесстрашная царская армия. Вот-вот и развернут свои пушки чудовищные черные машины, уползут обратно в темные норы имперских военных баз, увидев, что им у нас не рады. Но снова и снова читаю о разгромленных дивизиях и сдающихся городах.

      Лежа в кровати, кутаюсь в зимнее одеяло и воображаю улыбчивое, покрытое теплыми морщинками лицо. Тянусь сквозь разделяющее нас пространство, упрашиваю не волноваться, снова и снова повторяю: все со мной будет хорошо. Надеюсь, услышит и поверит. Все равно ведь будет волноваться. Наверное, места себе не найдет, пока я не найду способа позвонить. Но пусть ей станет хоть на самую капельку спокойнее.

      Осталось успокоиться и самой.

      На следующее утро над мэрией развевается имперский флаг и новый мэр, которого никто никогда не видел прежде, объявляет, что город отныне находится под юрисдикцией империи. Его голос такой противный, что кажется, будто даже складки на заплывшем жиром подбородке норовят сбежать подальше с обрюзгшего лица.

      Впервые в жизни я ощущаю столь мощное единение с окружающими людьми, испытываю гордость от того, что говорю на одном с ними языке. Каждый мужчина среди огромной массы стал мне братом, а женщина – сестрой. Это чувство горит огнем и начисто развеивает страх, что запустил свои холодные щупальца, пока я сидела в одиночестве в пустой холодной квартире. Я точно, знаю: я люблю свою страну.

      Но телефон все равно держу в закрытом на молнию нагрудном кармане.

      А в самозванца летят камни.

      И снова появляется полиция.

      Я падаю. Кажется, кричу, но собственный голос тонет в окружающей буре и чей-то грязный ботинок обрушивается на асфальт в миллиметрах от моего носа, второй задевает пальцы, третий вонзается прямо в бок и воздуха становится так мало!

      Но вдруг мелькает знакомое лицо, меня хватают за одежду и так же внезапно я снова на своих ногах – дрожащих и нетвердых. А площадь сменяется безлюдным переулком и хаос стихает за спиной.

      Оказывается, я сижу в машине. Когда-то, еще до того, как мама переехала в другой город, мой спаситель жил в соседней квартире. Дружелюбный, приветливый, он в то же время обладает серьезнейшим, полным ответственности лицом и руками, что всегда покрыты мозолями.

      – Давай-ка ты у меня поживешь. – говорит он, задумчиво теребя пальцем нижнюю губу и глядя в лобовое стекло старенького внедорожника, что вдруг оказался доверху залит моими слезами.

      – Спасибо. Все в порядке. – отвечаю, стараясь не шмыгать носом совсем уж неприлично. – Вернусь к себе.

      – Ну что ты там одна будешь