Найдена. Ольга Григорьева

еще немного, и он поднимется…

      Мимо Анастаса метнулась тень. «Горясер», – успел подумать он. Хрипы смолкли.

      – Боже, Боже, Боже… – безостановочно всхлипывал Святополк. Вторя ему, чуть слышно молился Рикон, а Борис лежал на лавке молчаливый и неподвижный. .

      «Уж не примерещилось ли?» – чувствуя на спине липкие капли пота, подумал настоятель. Он оторвал взгляд от тела и увидел измазанный кровью клинок Горясера. Рука наемника крепко сжимала резную рукоять, а окровавленное лезвие ползало по поле его рубахи, оставляя темные следы. Анастаса затошнило.

      – Продолжай, игумен, – безучастно сказал наемник. Лезвие клинка нырнуло в ножны на его боку.

      Настоятель шагнул к Борису. Чуть выше трех колотых ран горло мертвеца перерезала тонкая, едва различимая полоска.

      – Отмучился, несчастный, – чуть слышно прошептал Рикон.

      Анастас неловкими пальцами зацепил упавшую тряпку и опустил ее в бадью. Теперь вода в ней казалась совсем черной.

      Он не помнил, как обмыл и одел князя. Не помнил и того, как вышел из терема. Ноги сами несли его к единственно верному убежищу – Десятинной церкви. Только там Анастас мог замолить свои грехи…

      Он прошел мимо городских ворот и вдруг услышал громкий крик.

      – Посторонись! – орал позади звонкий молодой голос.

      Анастаса толкнули и прижали к городьбе.

      – Прости, отец игумен.

      Словно в тумане, перед настоятелем проплыла виноватая рожа какого-то ремесленника.

      – Ничего, – прохрипел он.

      Ремесленник удовлетворенно кивнул. В лицо Анастасу полетела пыль. Сминая зазевавшихся прохожих, мимо промчались вооруженные всадники.

      – Неймется Окаянному, – зло пробурчал кто-то. – Опять свою свору на охоту за человечиной выпустил.

      – Поговаривают, будто он и с князем Борисом что-то худое сотворил, – подхватил женский голос, – будто резня на Альте его рук дело…

      – Заткнись, дура, – зашипели на нее. – Или жить надоело?

      Анастас почувствовал на себе чужие взгляды. Они касались его лица, перебирая мохнатыми лапами, ползли к глазам, но, так и не достигнув цели, отскакивали, будто пугливые тараканы.

      «Боятся, – сообразил игумен. – Меня боятся… Знают, что я с князем повит одной веревочкой. Чуют. В крови я. А эти… – Он взглянул вслед ускакавшим воинам. – Эти, должно быть, за сотником Бориски… Как его там? Апонницей… Да, Апонницей…»

      Внезапно ему захотелось оправдаться. Он сам не ведал, перед кем. Может, перед этим грубым и ничтожным ремесленником, а может, перед всем киевским людом… «Нельзя, нельзя, я же…» – вертелось в его голове, но, споря с разумом, губы разомкнулись и выдавили:

      – Простите, люди добрые…

      Он ждал ответа, как не ждал ничего в жизни. От этих мелких, случайно встреченных на пути людишек зависела его судьба, а его душа качалась на волоске над бушующим пламенем ада… «Простят – буду спасен, простят – буду спасен», – молитвенно звенело внутри.

      – Да у него никак жар… – услышал