Фелинис. Повесть из истории гонений христиан при Домициане. Анри Гено

хотели поблагодарить его.

      Как? Благодарить раба? – вскричал Домициан презрительно.

      – Он выказал столько храбрости и самоотвержения!

      – Он кажется таким ничтожным.

      – Наружность обманчива, а его отважность чрезвычайна, в чем я и свидетельствую, – сказала Флавия.

      – Это меня радует: он не будет дрожать, и мои выстрелы будут вернее. Пусть он займет позицию.

      – Цезарь, – сказала благородная римлянка, пощади его!

      – Ты слишком интересуешься этим молодым человеком, – сказал изумленно император.

      – Он жертвовал своею жизнью, спасая мою.

      Домициан расхохотался.

      – Какую же большую награду может получить этот раб, как не честь послужить мне? Конечно, римлянина было бы труднее вознаградить такой наградой!

      – К тому же, – сказал Меций Карус, желая успокоить Флавию, – будь уверена, благородная Домицилла, что цезарь не так владеет стрелой, чтобы ранить этого молодого человека.

      – Конечно, – сказал император, – если бы был здесь ребенок из Альбы, он засвидетельствовал бы, что, благодаря своей ловкости, я никогда не причинил никому даже царапины. Не бойся, моя дорогая родственница!

      Флавия, Домицилла и Климент молчали, но Кер мор, который ничего не понимал, снова спросил:

      – Что сделал худого мой раб и почему вы его задерживаете?

      – Ты глух, старик? – спросил один вольноотпущенник. – Разве ты не слышал, что он будет служить целью для стрелы цезаря? За эту честь ты должен на коленях благодарить императора.

      – Как! – вскричал Кермор, – император хочет убить спасителя этой женщины? Но так худо не поступают даже с диким животным!

      – Ты, однако, отлично знаешь, – сказал Меций Карус, – что раб вовсе не человек, а просто животное, мебель, наконец, вещь, с которой мы можем поступать по собственному желанию. Отойди!

      – Раб в моих глазах такой же человек, как и человек другого ранга. Кто бы он ни был, но он мне дорог. Если нужно императору для цели человеческое существо, то я предлагаю себя для этого опасного дела.

      – Я отказываю этому старику, – сказал Домициан. – Его хилая рука не может быть настолько тверда, и я промахнусь.

      Кермор хотел протестовать. Климент и Флавия хотели еще попытаться, но император с нетерпением топнул ногой:

      – Довольно, – сказал он свирепо. – Если эти дураки будут сопротивляться, я направлю стрелу им в сердце. Это самое лучшее средство кончить спор.

      Родственники Домициана вздрогнули от этой угрозы, исполнить которую император мог не замедлить. Фелинис, до сих пор молчаливый и затаивший гнев свой в глубине сердца, приблизился к старику и сказал ему несколько слов на ухо:

      – Сама судьба против нас. Уступим: страх не поможет нам.

      – Я предчувствовал, что сношение с этими проклятыми патрициями нам снова принесет несчастие! – вздохнув, сказал Кермор.

      – Ради наших интересов не сопротивляйся, – сказал молодой человек.

      – Я это сделаю.

      Все это было сказано вполголоса и на незнакомом языке. Фелинис, снова