Время муссонов. Игорь Владимирович Котов

безумен, то лишь мир, лежащий за стенами этого небоскрёба.

      На третьем часу транса он сдался и медленно встал, желая встретить рассвет, уже осветивший дальние горы матовым сиянием. Если бы не муссон, он увидел бы восход солнца. Но за стеклом бушевала стихия не менее сильная, чем в его душе.

      – …и Кадзи – ураган. Ветер, которого никто никогда не видел. И его невозможно увидеть, ибо он – ураган. Самый главный, самый великий. Первый из первых. Ветер. Кадзи. Четыре стихии мироздания, поддерживающие этот мир в благополучии. Четыре величины не имеющие пределов. Четыре столпа всех многострадальных мук жизни и смерти. Четыре вождя великой армии мрака.

      Скрипучий голос наполнял помещение словами, разлетающимися веером из его рта, и проникал в сознание послушников настолько глубоко, что смертельная рана от ножа, воткнутого по самую рукоять, казалась царапиной. Различить послушников можно было, лишь пристально взглянув в темноту, где они замерли и внимательно следили за каждым движением старика, опасаясь за его жизнь, как за свою. Сливаясь с серой стеной, они напоминали сказочных существ, которыми была полна земля. Это был ближний круг телохранителей. Самых опытных, самых сильных, самых верных.

      Они отвечали за Великих четверых.

      – Пламя, Вода, Земля…, – ещё раз повторил старик, понимая, что повернуть вспять время ему не удастся. Ничего не вернуть. Но если бы можно было что–то изменить, он сделал бы это, не задумываясь. В мире существовали вещи, на которые он не может влиять. И это его печалило. – Вас можно видеть. Вы – как на ладони. И пламя, и вода, и земля. Но буйный ветер увидеть невозможно.

      Потому что он Кадзи…

      Его мысли, далёкие от тела, витали в закоулках сознания, где он выискивал скрижали, на которые мог опереться в священном теологическом споре с адептами высшей касты, к которой принадлежал. Но не находил опор, от чего и мысли расползались по залу невнятными стонами, сопровождающими в последний путь мечты о величии.

      Тело, покрытое татуировками, напоминающими все картины из Национального музея Японии, светилось в отблесках умирающей луны поминальной свечой. Дракон на спине, изрыгающий пламя, был словно живой, особенно когда старик поводил плечами. Скрещённые лезвия мечей на груди, карающие врагов, и маски ужаса переплетались с хризантемами и сакурой, расцветающей в парках каждую весну. Некогда упругие мышцы дрябло свисали с костей, отчего и татуировки казались уродливыми, как краска, по которой прошёлся ливень.

      Он коснулся ладонью своего горла, чувствуя, как что–то сжимает его изнутри. Помассировал гортань. Святой Будда, сжалься, укажи путь к свету и окуни в радость бытия, чтобы можно было понять глубину твоего творения. Спазм быстро прошёл, и старик вновь обрёл голос.

      – Хоно, Суи, Рикку…. Кадзи….

      Он коснулся лбом окна, к которому медленно подошёл, волоча ноги. Оно отражало не хуже зеркала, и он взглянул на себя, в свои глаза, и ужаснулся. Ледяное дыхание смерти проникло