Быки для гекатомбы. Владимир Острин

любят смаковать шокирующие подробности, несложно представить картину мира, которая складывается у обывателя, не желающего покидать уютную зону комфорта, ограниченную офисом, домом и продуманным туристическим маршрутом. И это при том, что современное человечество пребывает в самой безопасной из когда-либо наступавших эпох. Впрочем, необычность ситуации и нам внушала опасения: что за люди обустроились в глуши, и с какой целью?

      Раздались шаги, грохнул тяжелый засов, и в щели слегка приоткрывшейся двери показалось лицо.

      – Так-так-так. И кто это у нас тут? – произнес мужчина, слегка растягивая слова.

      – Здравствуйте. Мы с другом заблудились в ваших краях. И, как назло, гроза, – будто в подтверждение моих слов сверкнула молния, и раздался удар грома. – Пустите переждать?

      – Вас двое? – услышав грохот, он довольно улыбнулся.

      – Да.

      – Ладно, заходите, – дверь открылась, и мне представилась возможность разглядеть собеседника.

      На вид ему было далеко за семьдесят. Лоб разрезали морщины, половины зубов не было, кожа под левой бровью свисала вниз, почти закрывая глаз, и делала лицо подчеркнуто несимметричным. В целом старик выглядел сурово, но по-своему добродушно. Приглядевшись, я понял, что он напоминает мне Циолковского – тот же мощный лоб, седые зачесанные назад волосы, обнажающие залысины. Только глаза его, небесно-голубого, почти василькового цвета, блестели как-то уж слишком воодушевленно, свидетельствуя о сильном нервном возбуждении. Дополняла образ роскошная борода – главное украшение старика, – наполовину седая и доросшая почти до пояса. Она была настолько пышной, что я бы не удивился, увидев в таких зарослях гнездо маленькой лесной птички.

      Одежда мужчины была скудна и заметно поношена. С него свисал потертый армейский бушлат, не по фигуре и явно большеватый, и когда старик не придерживал рукава, то руки его становились похожи на крылья. Под верхней одеждой скрывалась белая застиранная толстовка и синие с заплатами спортивные штаны, заправленные в берцы.

      Едва за нами захлопнулась дверь, как грянул ливень, затарахтев сотнями маленьких снарядов по крыше и стенам скита. Природа бранилась и бушевала, сопровождая свою истерику грозными раскатами грома.

      Помещение, внутри которого мы оказались, представляло собой апофеоз аскетизма и неприхотливости. Бетонный пол, не покрытый ничем, кроме трещин, и стены, оскалившиеся голым кирпичом. Само здание было разделено на две части, проходу между которыми не мешали такие излишества, как двери. Одно из помещений тонуло во мраке. Там же, где находились мы, лишь табуретка, видавший виды матрас, примус и три свечи, огонь от которых и освещал скромное пристанище старика, говорили о том, что здесь живет человек.

      Хозяин обители жестом предложил нам сесть на матрас, а сам устроился на табуретке, судя по всему, сделанной им же самим. Затем он достал из темного угла дымящийся казанок, и мы тут же почувствовали запах свежесваренной гречневой