Пробный шар. Ю_ШУТОВА

дверях камеры возник очкарик в легких полотняных штанах, в футболке. Вот он спрыгнул на землю, оказался метрах в трех от Миши.

      Петька только припустил еще быстрее.

      Очкарик повел рукой… В руке – коробочка размером чуть больше телефона. Потрескавшийся древний асфальт перед ногами Петьки вдруг вспыхнул. Яркое-яркое пламя возникло из ниоткуда, вспухло бугром. Петька остановился. Миша остро, на всю жизнь понял – это и есть аннигилятор.

      – Сюда.

      Мальчишки все бежали, забегали в подъезды, прятались за дома. А Петька и правда пошел «сюда». Шел с перекошенным лицом, подвывая от страха. Но шел.

      Только сейчас Миша заметил: из махолета с другой стороны вышли еще двое – качки. Огромные, тяжеловесные, качки лихо скрутили Петьку, поволокли. Петька тоненько завизжал. Качок оглянулся на очкарика… Легонько стукнул ладонью по шее, и Петька мгновенно замолчал. Все трое исчезли в махолете.

      Очкарик не видел, как бьют Петьку – он уже говорил по телефону… и тут появился сам староста.

      Пока у Миши отнимали камень, людям было не интересно: подумаешь, мальчики подрались. Тут стало выходить много людей: не часто можно видеть махолеты. Это интересно почти всем.

      Очкарик стоял и молча ждал. Миша еще никогда не видел такого лица: брезгливо искривленный рот, мелко дрожат крылья носа.

      Староста с серым лицом двигался тоже очень странно – словно он не шел, его тащили.

      – Поднять. Дать сюда.

      Староста тихонько подвыл.

      – Я разве не ясно сказал?

      Очкарик сильнее кривил рот, будто выплевывал слова.

      Староста поднял нож. Мелко переступая, сильно сгибал ноги в коленях. Но он шел, шел, наклонившись вперед, нес мерзкое Петькино оружие. Он очень боялся, но нес, подал очкарику самодельный уродливый нож. Вежливо – ручкой вперед.

      Все это время люди выходили – но смотрели они издалека. А очкарик вообще был неподвижен.

      – Наверное, тебе надоело быть старостой, – плюнул словами очкарик, еще сильнее скривив рот. – И вообще надоело жить. Даже на этой помойке.

      Староста молчал, пот катился по всему лицу. Он облизывал губы, пятна пота выступили на рубашке.

      – Если еще один… пролетарий (это слово очкарик тоже выплюнул) у тебя возьмется за оружие, я аннигилирую тебя вместе с ним.

      Староста молчал, все ниже склонялся, трясся всем телом.

      – Вон, – вполголоса бросил очкарик.

      Староста пятился, пятился… Допятился до крыльца, юркнул в дом. А очкарик уже говорил в телефон, с совершенно другой интонацией:

      – Да… Один экземпляр на выбраковку.

      – Только один? – весело спрашивал кто-то.

      И добавлял:

      – Я бы их всех аннигилировал. Все равно даже себя не окупают, ничего не делают, уроды.

      – Этот окупит… молодой… если не очень проспиртован, можно на эксперименты.

      Где-то на той стороне хорошо засмеялись.

      – Может, на Венеру и в Голконду?

      – Роботы надежнее. Тогда уж лучше сразу на корм львам.

      – Долго