Архангел. Стихотворения (2018–2023). Виктор Волков

своим лицом, сразу же узнаваемых, всегда выстраданных, смелых, даже отважных стихах словно сплетены в некий энергетический, светящийся шар. Волков, по всему строю, по словарю, по структуре стихов, поэт очень русский. Он прямой продолжатель линии Леонида Губанова в нашей поэзии. В его стихах, как это было и у Губанова, есть то, что с такой силой высветилось когда-то у Бодлера, – ранимая и беззащитная прямота решительных и суровых определений, радость сквозь боль, готовность принять и понять все многообразие и все сложности жизни, умение смотреть прямо в глаза яви.

Владимир Алейников

      Из книги «Глубокой ночью»

      Он словно попал в неизвестную страну, где были свои законы и где очень быстро забывали друг о друге.

Ю. Тынянов

      Труп (чей?)

      Как только выпишусь из морга,

      числа четвертого, седьмого

      спою, как мог «Лесоповал»

      спокойно, будучи в фуфайках,

      про лебедя, про звёздный факел

      всем исповедоваться вам.

      Как сам я, лет восьми, шести ли,

      притопывал ногой, в квартире,

      кружился робко и вздыхал, –

      но в чём таинственности смысл

      я понял только лёжа, снизу,

      убитый строго наповал.

      Не спеть ли вам

      «Лесоповал»?

      «Сам ты сочинил тюрьму…»

      Сам ты сочинил тюрьму

      в рассыпной пустыне

      и упёрся ты в бетон,

      вне сомнений, сам,

      и молитву лишь о том,

      чтобы отпустили,

      не прочёл, а на песке

      пальцем написал.

      Только если можно вскрыть

      прутья гадкой клетки

      и, отчалив, показать

      шиш офицерью,

      то пустынная тюрьма

      держит крепко-крепко:

      даже не пытайся – засмеют.

      «Вокруг белеющие рты…»

      Вокруг белеющие рты –

      не с той банальной пеной,

      как будто изменить им ты

      всем невзначай успела,

      и даже с пеною не с той,

      что всякий, в дивном споре,

      доказывает смысл пустой,

      как будто что-то понял.

      Белеющие рты вокруг

      совсем иного сорта! –

      не спрашивай теперь, мой друг,

      о призрачном, высоком:

      я вижу рты, белее дня,

      светлее дум, рассветов,

      и нету истин у меня,

      и всех ответов нету.

      И мой теперь, в песке зеркал,

      белеет славный ротик,

      хоть я и долго возникал,

      хотя и был я против

      тех окруживших чудаков,

      молчаний тех, той пены,

      хоть изо всех безумных ртов

      белел мой – самый первый.

      «С левой ноги встаю…»

      С левой ноги встаю,

      словно в колодец – бах, –

      не соберёшь мою

      душу теперь, судьба.

      Снова, но с правой ноги,

      этим же утром встал:

      чувствую, что другим

      станет теперь сустав.

      Так уж и быть – больной,

      встану с обеих ног:

      шуточкам надо мной

      весело и смешно.

      Из-под пижамы хоть

      высуни два крыла, –

      не уберечь мне плоть,

      так же, как и талант.

      Я уж почти взлетел,

      и подо мной диван, –

      сколько там было тел

      рядышком… Ну и дела!

      С ними, пожалуй, в них

      трепет мой, танцы чувств, –

      от подобной родни

      разве я улечу?

      Лучше бежать в огонь

      тоненьким и хромым, –

      с этой больной судьбой

      мы теперь паханы.

      Кости ломаем, пьём,

      часто к утру храпим:

      я – ношу медальон,

      она – грызёт мандарин.

      Знают про нас почти

      два человека, три, –

      не поленись, прочти,

      с нами поговори!

      Всё мы расскажем, всем

      лапу протянем – на! –

      пусть я порою слеп,

      пусть и она больна.

      Нам