Фабрика романов в Париже. Дирк Хуземан

читателей жертвами вашей прихоти. Если бы вы соблюдали приличия, все были бы богаче.

      Голоса слились в единый гул. Банкиры одновременно отвечали на слова графини. Цензоры убеждали банкиров. Блонде громко требовал статьи. Наемные писатели скандировали лозунги с призывами восстановить монархию.

      В это мгновение в комнату пробралась Марианн Прунель, притащив с собой Анри. Она замахала злополучным документом и крикнула голосом, заставившим всех в помещении замолчать:

      – Этот мальчик – сын этого человека. Если вы лишите его доходов, ребенок будет голодать и останется без школьного образования. Вы хотите, чтобы это было на вашей совести?

      Дюма двинулся к двери.

      – Его сын? – спросил Блонде. – Но ведь он совсем не похож на negre[13].

      Александр содрогнулся. Как же неприятно это слышать!

      Он уже добрался до прихожей, но после этих слов ему захотелось броситься обратно в салон и швырнуть этого исполнителя приказов прямиком в болото. Однако он продолжил путь. Его надежно скрывали спины наемных писателей. Придержав колокольчик, Александр открыл дверь и выскользнул в сад. Задвижка тихо щелкнула – Дюма запер столпотворение внутри шато.

      Получилось! Теперь его цель – типография в Париже. По дороге к вокзалу его волнение уляжется. Блонде прав. Будь Анри его сыном, была бы у него кожа цвета молока? Александр улыбнулся. Он мог бы оспорить отцовство.

      Писатель сделал всего несколько шагов, когда из зелени парка к нему приблизился пароконный экипаж. Неужели это никогда не прекратится? Его шато превратилось в какую-то ярмарку. Дюма бы с радостью переселился в берлогу, куда-нибудь без адреса, цензуры и долгов. Там он жил бы отшельником и писал, писал, писал. Ему будет не хватать разве только хорошего вина. И красивых женщин. Деликатесов французской кухни. Горячих ванн. Пирушек с друзьями.

      Он вздохнул.

      Экипаж остановился. На козлах сидела маленькая сгорбившаяся фигура в черной накидке, напоминающая гнилой гриб. Дюма медленно подошел ближе. Из- под влажно блестящей шляпы с широкими полями на него глядело лицо, похожее на грецкий орех. Скучающие, враждебные глаза посмотрели на него. Это был не кучер. На козлах сидела старуха.

      – Это ты Дюма? – скрипучим пронзительным голосом спросила фигура.

      Александр кивнул.

      Старуха постучала дряблым кулаком по крыше кабины. Дверца кареты медленно открылась, но из нее никто не вышел.

      Такой балаган мог прийти в голову лишь одному из его друзей-театралов. За этим точно стоял Антуан Фортье, который при встрече любил набрасывать скатерть на плечи и изображать Юлия Цезаря. Надо признать: сцена с каретой впечатляла. При виде старухи на козлах и открытой дверцы волосы у Александра на руках встали дыбом. Но сегодня на такие шарады у него не было времени. В любой миг свора в шато могла обнаружить, что дичь бросилась бежать.

      – У меня нет времени на маскарады! – крикнул он и пошел мимо кареты, заглянув внутрь.

      В просторном кузове сидел лишь один мужчина. Разглядеть его не получалось: было слишком темно.

      – Фортье? –

13

Negre (фр.) – негр. Подробнее автор объясняет использование этого понятия в романе в послесловии.