Горизонталь. Виталий Штольман

ну давай. Мать – это святое. Клавдии Петровне привет мочи.

      – Обязательно.

      – Ну ты как настолуешься, возвращайся. Праздник должен продолжаться.

      – Ты ж знаешь, я за любой кипиш, кроме голодовки. Иди, кстати, должок суети, приболтал я ее.

      – Да я слыха-а-а-ал, – заулыбался Гусёк, – ну че, как тебе?

      – Недурно.

      – А я говорил.

      – Ты зубы мне не заговаривай. Блок «парлика» с тебя.

      – Металл сдам – и все будет.

      – Оп-оп, че за темка? Я с тобой.

      – Если долг спишешь.

      – Ты теплое с мягким не путай, ага? Я за тебя срок мотал, ты мне по жизни теперь должен.

      – Ага-ага, – Кузьма скривил рожу. – Вернешься – расскажу!

      – Может, и не вернусь сегодня.

      – Ты-ы-ы-ы? Верне-е-е-ешься! От этого предложения ты не сможешь отказаться.

      – Ладно, бывай, крестный отец!

      – Бывай.

      – И это! – Кольцов развернулся, вспомнив о напутствии другу, – Вику не трогай, она теперь моя женщина!

      – О, как заговорил! А она-то об этом знает?

      – Я все сказал! Как это… ща… Из-за твоих амурных дел ты скоро совсем без головы останешься. Никогда не говори чужим, что ты думаешь.

      – Ха, подучил матчасть?

      – Диск у нас DVD там был со всеми «Крестными отцами».

      – Третий – говно.

      – Не говори-ка. Зато первые два шикарны.

      – Да иди уже. Не ссы, не претендую на бабу твою. Сам же отдал, да и мы ж теперь молочные братья.

      Санёчек показал жестом, что следит за Кузьмой, и вышел со двора. За ним с грохотом захлопнулась металлическая калитка, и побрел он в сторону отчего дома. Вернее, материнского. Батя-то давно сквозанул из их жизни, козлина, живет теперь с новой семьей где-то под Самарой. Кольцов ненавидел его больше всего на свете, отчего даже фамилию матери взял, чтоб не иметь с ним ничего общего. Имя отца в доме было под страшным запретом, да не больно-то и хотелось, честно говоря.

      Два года Санёчек наблюдал за небольшой частью своего города лишь из решетчатого окна камеры, а теперь вот он, родной Белосветск, под ногами. Шел он по пустынным улицам Прицепного района, закинув сумку с пожитками себе на плечо. Раньше за такую прогулку здесь можно было огрести неместному. Битвы район на район шли, конечно, ожесточенные. Босота держала территорию как могла. Стенка на стенку ходили на этих улицах. Зачем? За что? Было неясно, но принято, отчего глубины смысла никто не искал. Пубертатные подростки вышибали дурь из друг друга. Затем, конечно, философия эта устарела, лишь изредка напоминая о себе. Больше ничего и не изменилось. Некоторые магазины закрылись, а на их месте появились новые. Дороги по-прежнему как голландский сыр, хотя мэр обещал сделать. Тот, что сидит сейчас, да и новый тоже. И этому место в соседней камере, но он ворует вагонами, таких не сажают, ибо делятся, с кем надо, наверху – и все ровно, а его бедолагу, Санёчка, на два года. За что? Да там и пива-то даже на тысячу рублей не было. «Чтоб другим неповадно было!» – грозно молвил судья и стукнул своим молотком. Чтоб его!

      У