Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова. Венедикт Ерофеев

гордых людей был трансформирован Достоевским в «Пушкинской речи» в однобокую, библейского типа максиму: «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость» («Дневник писателя» за 1880 г.).

      В мифологической системе координат «медленное» имеет вполне конкретное фиксированное значение. Так, в своих лекциях по теории античного фольклора Ольга Фрейденберг замечала: «Эсхатологические, космогонические образы „зла“ и „добра“, „правого“ и „левого“, „низкого“ и „высокого“ могут соответствовать „бегу“ и „остановке“, „быстрому“ и „медленному“. В применении к ходьбе „быстрое“ дублирует „высокое“ и означает „небо“, „радость“, „веселость“. Напротив, „медленное“ повторяет метафоры „преисподней“, „низкого“, „печали“, „слез“» (Фрейденберг О. Миф и литература древности. М., 1978. С. 61). И герой Гамсуна в свое время замечал: «А там, на небесах, восседал Бог и не спускал с меня глаз, следил, чтобы моя погибель наступила по всем правилам, медленно, постепенно и неотвратимо» («Голод», гл. 1).

      4.26 Я вышел на воздух, когда уже рассвело. —

      Очередная апелляция к евангельской сцене борения и ареста Христа в Гефсиманском саду (Мф. 26: 36–57; Мк. 14: 32–50; Лк. 22: 39–71; Ин. 18: 1–23): Веничка-Христос выходит из своего подъезда-сада, в котором в финале найдет свою гибель.

      Сцена пробуждения героя на рассвете в московском топосе встречается в русском искусстве регулярно. Например, Лев Толстой о Пьере Безухове:

      «Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Новодевичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и <…> услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок, и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из-за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни. И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения» («Война и мир», т. 4, ч. 2, гл. 12).

      У Евтушенко есть сцена, близкая по поэтике и по сюжету, включая дворников и неудачный ранний визит в ресторан:

      Светало. Было холодно и трезво.

      У двери с черной вывескою треста,

      нахохлившись, на стуле сторож спал.

      <…>

      Я вышел, смутно мир воспринимая,

      и, воротник устало поднимая,

      рукою вспомнил, что забыл часы.

      Я был расслаблен, зол и одинок.

      <…>

      …Я шел устало дремлющей Неглинной.

      Все было сонно: дворников зевки,

      арбузы в деревянной клетке длинной,

      на шкафчиках чистильщиков – замки.

      Все выглядело странно и туманно…

      <…>

      …Кто-то, в доску пьян,

      стучался в ресторан «Узбекистан»,

      куда его, конечно, не пускали…

      («Сквер величаво листья осыпал…», 1957)

      У Сологуба есть сходные настроения:

      Холодный ветерок осеннего рассвета

      Повеял на меня щемящею тоской.

      Я в ранний час один на улице