Разум слов. Владимир Гандельсман

где плащ, вися,

      умер, сник,

      утомясь, томясь,

      иди себе прочь,

      небом пряных масс

      наплывает ночь.

      «Приближение первого…»

      Приближение первого

      сентября, что ли, нервное,

      запах крашеных парт,

      бледность контурных карт,

      ржавых астр букет,

      холодок календарных

      дат, круглеющий след

      на фуражке кокарды,

      с задней парты смешок,

      и трескучая млечность

      ламп дневных, и шажок, и шажок,

      словно с тапочками мешок

      тянешь в вечность.

      «О, ядро с ключицы…»

      О, ядро с ключицы

      в воздух послано сентября,

      долго летит, лучится,

      в памяти застревает зря,

      катится, пав на землю,

      сантиметра три,

      тем ли я занят, тем ли

      занят я, – тускло, ядро, гори,

      трусики-абажуры,

      девичьи позвонки гуськом

      тянутся с физкультуры

      в неотразимом огне таком,

      и спокойная пропасть

      обрывается, мёртво стоя

      на своём, – точно пропись

      с оглянувшимся «я».

      «По коридорам тянет зверем…»

      По коридорам тянет зверем,

      древесной сыростью, опилками,

      и – недоверьем —

      дитя с височными прожилками,

      и с лестниц чёрных

      идут какие-то с носилками —

      все в униформе.

      Провоет сиплая сирена,

      пожарная ли это, скорая,

      пуста арена,

      затылок паники за шторою

      мелькнёт, и ярус

      из темноты сорвётся сворою

      листвы на ярость.

      Он не хотел на представленье,

      оставь в покое неразумное

      дитя, колени

      его дрожат, и счастье шумное

      разит рядами, —

      как он, его не выношу, но я

      зачем-то с вами.

      Горят огни большого цирка,

      прижмётся к рукаву доверчиво —

      на ручках цыпки

      (я плачу) – мальчик гуттаперчевый…

      Скорей, в автобус,

      обратно всё это разверчивай,

      на мир не злобясь.

      Они не знали, что творили:

      канатоходцы ли под куполом

      пути торили,

      иль силачи с глазами глупыми

      швыряли гири,

      иль, оснежась, сверкали купами

      деревья в мире.

      «Вестибюля я школьного…»

      Вестибюля я школьного

      окончания в пору уроков,

      вроде взрыва стекольного,

      световых его пыли потоков,

      вроде с улицы вольного,

      или галстуком розовым,

      проутюженным, веянье шёлка,

      и к учебникам розданным

      обоняние тянется долго,

      всё продёрнуто воздухом,

      пилкой лобзика ломкою

      контур крейсера, пылкие взоры,

      и, любовное комкая,

      вся на северной встречу Авроры

      кровь пульсирует громкая,

      время тусклое