Разум слов. Владимир Гандельсман

твоего участья день стихает,

      придёт с работы мать, суп разогреет

      грибной (за дверью связка усыхает),

      потом над кройкой и шитьём стареет.

      Ещё увидишь: лампы свет прикроет

      газетой, и такая грусть настанет,

      как будто ты раздумываешь – стоит

      или не стоит жить, – не слишком тянет.

      Я там тебя люблю, и бесконечней

      не знаю ничего, не знаю чище,

      прекраснее, печальней, человечней

      той нерешительности и свободы нищей.

      На ладони

      1. «Как я свободен…»

      Как я свободен —

      как отцепившееся небо,

      и никому не должен, и никуда не годен.

      Я только вдоху повинуюсь слепо.

      И это всё, всё, всё,

      живущему не надо оправданья —

      столь выпукло его лицо

      и явственно его дыханье.

      2. «Это долгий путь…»

      Это долгий путь

      вдоль по набережной куда-нибудь.

      Вдруг найдёшь на краю

      городского ума – в лопухах

      и репейниках жизнь свою.

      Жизнь свою, ах.

      Надышавшись мокрыми сливами

      синей реки,

      вдруг найдёшь вопреки

      смыслу – в пальто и кепке

      жизнь свою в устройствах куда-нибудь кем-то

      на работу. Осенью, часа в четыре,

      найдёшь себя у себя на ладони.

      Это долгий путь в гаснущем мире,

      в солнечных сумерках, на фоне

      кирпичной стены.

      3. «Я ли при жизни…»

      Я ли при жизни,

      воздух ли здесь у лица?

      Свет обступает.

      Кто тебя видит и кем ты так выбран стоять

      в солнечной осени возле киоска?

      Нет никого, без тебя

      кто бы не мог обойтись, нет никого.

      Боль – это то, что стихает.

      Так ли правдиво-пустынно твоё существо?

      «Я шум оглушительный слышу Земли…»

      Вступление

      Потому что я смертен. И в здравом уме.

      И колеблются души во тьме, и число их несметно.

      Потому что мой разум прекращается разом.

      Что насытит его – тем, что скажет, что я не бездушен,

      если сам он пребудет разрушен, —

      эти капли дождя, светоносные соты?

      это солнце, с востока на запад летя

      и сгорая бессонно?

      Что мне скажет, что дождь – это дождь,

      если мозг разбежится как дрожь?

      Так беспамятствует, расщеплено, слово, бывшее Словом,

      называя небесным уловом то, о чём полупомнит оно.

      Для младенческих уст этот куст. Для младенческих глаз.

      До того как пришёл Иисус. До того как Он спас.

      Есть Земля до названья Земли, вне названья,

      где меня на меня извели, и меня на зиянье

      изведут. Есть младенческий труд называнья впервые.

      Кто их создал, куда их ведут, кто такие?

      Усомнившись в себе, поднося свои руки к глазам,

      я смотрю на того, кто я сам:

      пальцы имеют длину, в основании пальцев – по валуну,

      ногти,