Любовница Иуды. А. Г. Гайсин

энергично жестикулировал худыми руками перед лицом сердитого и немного подавленного губернатора, тыча время от времени пальцем в невозмутимое небо.

      Душу оцепеневших от ужаса горожан отогрела очередная жизнерадостная сценка. Снова бодро грянул духовой оркестр, мажорно зазвучал цирковой туш, и тотчас же из колючего садика выбежал старый дрессированный тигр, на котором восседала – в прозрачных пурпуровых колготках и сиреневой маечке обольстительная наездница с роскошными формами – она размахивала алым стягом с белым профилем Великого Островитянина, и глаза её вдохновенно сияли. Иуда узнал Марсальскую. От неё шли такие мощные волны плотского искушения, что даже у начальников на трибуне замаслились взгляды, а Ферапонтов торопливо закурил и прощающе похлопал носатого режиссера по плечу. Верхом на тигре, недавно списанном с цирковой арены, Марсальская объехала всю площадь под сладострастное урчание фабричных мужиков и вернула зверя взмыленному дрессировщику – тот неотступно следовал сзади с длинным кнутом и заряженным пистолетом за бархатным поясом. К наезднице подбежал Бабура, уже переодевшийся в обычный свой мундир, услужливо накинул ей на плечи легкий плащ и увел в сторону трибун.

      В течение часа, на площади расчистили большой круг, установили в центр дубовую плаху, а также несколько металлических жаровен с пылающими углями. Прикатили и бочку вина из местного винограда. Потом притащили двух барашков со связанными ногами, и состоялась их публичная казнь: широколицый рябой мужик, рубщик мяса на городском базаре, ловко перерезал им нежные горла – барашки только дернулись, не успев вскрикнуть. Крепкие ребята в малиновых косоворотках и черных шароварах с символическими изображениями оранжевых солнц на ягодицах подставляли деревянные кружки под червонные струи теплой крови, осушали их с преувеличенной жадностью и размазывали кровь по лицу. Иуда увидел, как из первого ряда зрителей выскочила Марсальская: она наполнила кровью фарфоровую чашку, отпила глоток – и опять растворилась в толпе. За ней тащился, вцепившись ей в руку, Гера, одетый в синий матросский костюмчик и кремовую панамку.

      Барашков ловко освежевали, тушки расчленили на аккуратные куски, которые насадили на острые шампуры и возложили на горящие жаровни. Молодое мясо быстро изжарилось, и веселые хлопцы в ярких косоворотках стали аппетитно поглощать его, запивая густым вином цвета венозной крови. В душе Иуды повеяло чем-то далеким, связанным с пасхой и храмом, и сладость нахлынувшей ностальгии растворила отвратительный запах жертвенной крови…

      Когда плаху и мясо с вином отдали проголодавшейся толпе (мы тоже причастились на халяву), в середину освобожденного круга вышли семь дюжих парней в косоворотках, уже изрядно вкусивших от союза виноградных лоз и солнца. Их боевой пыл подчеркивали перистые кровяные мазки на лбах и щеках – словно у коренных индейцев, ступивших