Любовница Иуды. А. Г. Гайсин

так не сказал. – Джигурда, кисло морщась, почесал мизинцем раздвоенный кончик носа. – Хотя мне и очень хочется, чтобы это было так.

      – Что же тебе мешает сделать, чтобы это было так? – Широкая грудь под френчем колыхнулась в беззвучном смешке, но брови вытянулись в одну строгую линию. – Ты меня удивляешь в последнее время, Гавриил. Что с тобой? Где прежние сметка и хватка?

      Джигурда взглянул на губернатора как бы через силу, сквозь тусклую пленку испуга и тихой ненависти. Он давно знал этого человека, но ему (как и нам, добавим) редко удавалось понять, когда тот шутит, а когда говорит серьёзно. Шутка и серьёзность срослись у губернатора в одно целое и не могли существовать друг без друга, как сиамские близнецы: когда он шутил, то говорил всерьёз, и наоборот. Поэтому всякий раз, для закрепления доказательства от противного, ему приходилось подмигивать, не столько собеседнику, сколько и, прежде всего, самому себе.

      До Иуды тоже дошло, на что намекает губернатор острова, и он затосковал – не от страха за себя (ему ли теперь бояться?), а от мысли, что желанная встреча с Марией Залетновой может не состояться.

      – Где твой паспорт?! – внезапно рявкнул на него Ферапонтов. (Обычно он делал это для разминки, чтобы поскорей выбить из себя энергетические пробки и заодно втолкнуть подчиненного в нужную колею.)

      – Нет у меня никаких документов. Я нынче гражданин мира, – спокойно ответил Иуда, но улыбку сдержать не смог: за двадцать веков он отвык от начальственной грубости, и сейчас она была ему даже приятна.

      – Снова чую гнилой ветерок из продажного Центра, – Ферапонтов демонстративно потянул носом воздух и брезгливо перекосил рот. – А кем же ты раньше был, сучий сын?

      – Дитя Эрец-Исраэль. Бедный Иуда из местечка Кериоф-Йарим. Был кормильцем общины Егошуа из Эль-Назирага.

      – Да что ты говоришь! Как интересно! И зачем же ты, кериофская морда, предал Галилеянина за тридцать баксов? – От любопытства Ферапонтов выпучил желудевые глаза, налитые сардоническим весельем.

      – Брехня это… Иуда чуть стушевался, но решил, что особенно злиться ещё рано: ненависть должна созреть.

      – Дураку понятно, что брехня, – неожиданно согласился губернатор и скорчил презрительную гримасу профессионала, знающего что говорит. – Зачем тратиться на тебя, если доказать виновность Иисуса, а тем более схватить его было пустяковым делом для Синедриона и прокураторской охранки? Но какова месть товарищей апостолов! За что же они так тебя невзлюбили?

      – Может, и было за что… Значит, вы мне верите? – Иуда с надеждой встрепенулся.

      – Ты меня за дурака принимаешь? Если б ты был настоящим Искариотом, одним из тех крепких иудейских мужиков, восставших против Рима, то явился бы сюда открыто. Со свидетельствами. С высокими печатями. Так, мол, и так, Тимур Иванович, беспорядки у вас, поступили секретные данные, имею по этому поводу особое