Байесовская игра. Стелла Фракта

за две недели – без чьей-то помощи – я не сомневался в нем, но меня настораживал сам факт.

      Люди – и паранойя, что если люди несовершенны и совершают ошибки, то они непременно все испортят…

      Как назло сегодня было совещание с верхушкой Глокнер, как назло Кох не избежал необходимости присутствия – потому что он все равно лучше меня бы все рассказал. Им не нужно понимать детали, им нужно знать, что все настолько сложно, что популяризаторы это по-прежнему донести не могут.

      – Не вздумай его увольнять, – сказал Кох, потряхивая папкой.

      Он имел в виду аналитика.

      – Учту твои пожелания.

      – Уйди с глаз моих.

      – Встреча через пятнадцать минут.

      – Уйди, Бер.

      Я ушел, потому что знал, что с ним спорить бесполезно. Как будто я виноват, в самом деле! Если он не явится на совещание с Глокнер – которое проходило в нашем офисе на берегу Берлинско-Шпандауского судоходного канала, – мне придется рассказывать небылицы и всех развлекать.

      Кажется, я заразился от Коха этой раздражительностью, меня в последнее время все вокруг начало злить. Еще и кошмары какие-то снятся, с черными кляксами, стекающими по стенам, с черными лужами, и лицо у меня будто бы измазано в этой черной жиже и сползает вниз, оставляя вместо себя голый череп.

      Норберт сказал, что не нашел следов ни одного из прежних костюмов на белом листе – зато тот костюм, который провисел в чехле в машине, в котором я был на съемке на телевидении, совпал.

      И кто еще из нас сошел с ума…

      Кох пришел на встречу, пусть и зашел в переговорную последним. Он был уже спокоен – и почти час сидел молча, уставившись в одну точку или скучающе водя взглядом по потолку – как будто видел летающую туда-сюда муху.

      Когда он заговорил, я закрыл лицо рукой, облокотившись на стол. Я поймал себя на мысли, что я хочу, чтобы все это пропало пропадом, провалилось в преисподнюю, в разверзшуюся землю прямо к дьяволу – и плевать, что ни дьявола, ни бога не существует, и их, как и все на свете, выдумали несовершенные люди.

      В ночном клубе Унтертаге было людно, запахи и звуки смешались в один коктейль, я пускал кальянный дым и пил торфяной виски. Я не мог расслабиться, я не мог даже возбудиться как следует – потому что мысли постоянно возвращались к одной нерешенной проблеме.

      Математики ищут доказательство Великой теореме Ферма, я ищу того, кто подсовывает мне квадраты бумаги…

      Я был не из тех, кто ищет приключений или саботирует себя, чтобы жилось неспокойно. Я выстраивал системы, настраивал механизмы; рычаги, шестеренки и лопасти вращались по моей команде, меня возбуждал порядок, который не разрушить даже хаосом, недетерминированными флуктуациями, карманами информации в стремящейся к информационной смерти высокоэнтропийной вселенной.

      Люди, машины, мои системы – временное отклонение от курса, мы лишь случайность, длящаяся не более мгновения – и потому неустойчивы и конечны. Упорядочивание хаоса – вопреки определению – всего лишь жалкие попытки играть против